Polski
Русский
Эта статья открывает цикл под названием «Репрессии: травмы поколений».
Многие люди, присматриваясь к себе, видят специфический страх. Этот страх ассоциируется с недомолвками взрослых, с обрывочными историями о том, как раскулачили прадедушку, как соседи донесли на бабушку, как расстреляли дядю… Но как страх мог перейти на тех, кто не был в лагерях, в ссылках, кого не заклеймили врагом народа?
Те, кому повезло выжить, вернуться – как они жили дальше? Что делали, когда на них накатывали воспоминания? Что чувствовали? Можно ли назвать их опыт травмой и говорить о посттравматическом синдроме?
Слово «травма» сейчас в моде. Начальник раскритиковал презентацию — травма. Отменили долгожданный концерт из-за эпидемии — травма. Однако в «Диагностическом и статистическом руководстве по психическим расстройствам» (DSM), которое является базой для современной психиатрии, у травмы есть совершенно конкретное определение.
В узком клиническом смысле травма — это событие, связанное с угрозой для жизни, с серьезным физическим ранением, с сексуальным насилием. Травму переживает не только человек, сам оказавшийся в смертельно опасной или крайне болезненной ситуации, но и свидетель, а также близкий человек, который узнал о случившимся, даже если не видел собственными глазами. А самое важное в травме — это эмоциональная рекация на событие. Если человек испытал огромный страх, смертельный ужас или парализирующее отвращение, чувствовал собственную полную беспомощность и бессилие, провел какое-то время без надежды на спасение или бегство – значит, он пережил травму.
Если смотреть с точки зрения клинических определений травмы, люди, вернувшиеся из лагеря, избитые, возможно – изнасилованные, бывшие свидетелями насилия по отношению к своим товарищам, потерявшие семьи, дома, близких и друзей – они пережили травму.
Что остается после травмы?
Это зависит от индивидуальных особенностей психики и организма человека, а также от того, в каких условиях этот человек окажется. Если травмирующие событие было одноразовым и кратковременным, все в итоге закончилось хорошо, человеку оказали помощь и поддержку, позволили выговориться и выплакаться – то, скорее всего, после тяжелого восстановительного периода человек придет в норму.
Однако при сочетании неблагоприятных обстоятельств после травмы может развиться посттравматическое стрессовое расстройство — ПТСР. Это не придумка «бездельников-психологов». Это диагноз, закрепленный в Международной Классификации Болезней (МКБ-10), имеющий код F43.1
Странности поведения — или симптомы расстройства?
В случае репрессий сложно говорить о хэппи-энде. Выжил — уже хэппи-энд… Рискну предположить, что у большинства наших бабушек и прадедушек, переживших репрессии, посттравматическое расстройство все-таки развилось.
В чем же проявляется ПТСР?
-
т.н. «флэшбэки» и диссоциация — страшное переживание, когда человек как будто выпадает из реальности и на несколько секунд (иногда — минут, часов, порой даже дней!) проваливается в прошлое, в травмирующее событие, и всеми органами чувств переживает его заново. Это не яркое воспоминание, а иллюзия, полное погружение
-
мысли и воспоминания о событии — человек не теряет контакт с реальностью, но не может освободиться от навязчивых образов перед глазами, и время ничего не сглаживает
-
бывает и наоборот: амнезия — пропавшие воспоминания о событие, которые человек мучительно пытается вернуть
-
ночные кошмары, в которых повторяется и повторяется то самое, страшное… В конце концов человек начинает бояться засыпать
-
острое чувство паники, когда что-то неожиданно напомнит о прошлом — это может быть что угодно: звук, предмет, мелодия, даже запах, не говоря уже о прямых расспросах
-
попытки любой ценой избежать любых внешних напоминаний о событии
-
или, наоборот: фиксация на событии, все разговоры – только о нем
-
эмоциональная нестабильность: человек легко впадает в гнев и в радостную экзальтацию, причем, бывает, попеременно
-
сложности с концентрацией, с запоминанием
-
чувство, что мое тело (то самое, которое били, насиловали) не принадлежит мне, тело отдельно, а я – отдельно
-
постоянные попытки отвлечься, заглушить чувства и воспоминания алкоголем, работой, поисками, чем бы заняться по дому (и привлечением к этому всех желающих и нежелающих)
-
ощущение постоянной опасности, угрозы отовсюду
Жизнь после
Вспомним наше старшее поколение – по нашим собственным воспоминаниями или со слов родителей.
Дедушка, вернувшись из лагеря, никогда не ел вилкой, резко обрывал все разговоры о политике и запрещял расспрашивать его о жизни в лагере, а уже во времена перестройка выключал телевизор, если там говорили о ГУЛАГе?
А может быть, страшно надоел всем повторяющимися рассказами о том, какой шрам был на запястье у избивавшего его охранника, периодически впадал в прострацию на несколько дней и ни на кого не реагировал, а в конце жизни спился?
Бабушка, чье детство прошло в спецпоселении, хлестала по щекам за отказ доедать двойную порцию, с криками доставала из мусорного ведра заплесневелые горбушки и с сентября по май не выпускала детей из дома без байковых штанов, вызывая насмешки соседей?
Другая бабушка жила с репутацией истерички, которая «устраивает концерт» на пустом месте?
Прабабушка после расстрела мужа стала бояться воров и несчастных случаев, затерроризировала своих детей гиперопекой и вечным контролем, порола за малейшее опоздание и сурово отчитывала за «безделье»?
Как часто в семье к этим людям приклеивается ярлык «тяжелого человека», а иногда и человека со странностями! А ведь все эти странности — всего лишь попытка как-то справиться с посттравматическими реакциями.
Что же происходит дальше?
ПТСР родителей диктует свои условия и принимает самое непосредственное участие в воспитании детей, ложится грузом на плечи внуков. Как именно и что можно с этим сделать — во следующих статьях из цикла «Репрессии: травма поколений».