Polski
Русский
Многие люди, пережившие репрессии, всю жизнь страдали от проявлений посттавматического расстройства — ПТСР. А что происходило с их детьми? Какой отпечаток на младшее поколение накладывало пережитое старшим поколением?
Папа не вернулся из лагеря…
Чем для маленького ребенка оборачивался арест родителя? Трагедией. Арест обоих родителей — самой большой катастрофой, какую только можно представить.
Сам факт того, что кто-то из родителей может взять и внезапно исчезнуть навсегда, а все будут делать вид, что ничего не произошло, становится важнейшим жизненным уроком для малыша. Безопасный прежде мир распадается на части. Это базовое чувство безопасности восстановить будет очень трудно. У многих не будет этого доверия большому прекрасному миру, которое так умиляет нас в маленьких детях. Не будет той смелой уверенности, которая притягивает нас во взрослых. Останется общее ощущение угрозы, которая где-то таится и в любой момент готова выпрыгнуть из-за угла. У одних оно выльется в повышенную тревожность, у других – в подозрительность, у кого-то будет проявляться в странных фобиях, а кто-то загонит его глубоко внутрь, но придумает себе жесткие правила, дающие ощущение, что ситуация под контролем.
Подросток понимает еще кое-что. Что если папа изчез — значит, кто-то этого захотел. Что если мама запрещает говорить на эту тему – значит, это очень опасно. Подросток задает вопросы. Почему папу арестовали? Кто в этой ситуации плохой — папа или те, кто его арестовал?.. Что я должен (не должен) делать, чтобы такого не случилось со мной?
Арест родителей неизбежно откладывает свой отпечаток на самоидентификацию и юноши, и девушки. Зарождает конфликт между личной оценкой и идеологией, поддерживает хаос в системе ценностей, лояльностей, семейных и социальных установок. Повзрослев, человек мечется и не может найти ориентиры, периодически борясь с эпизодами депрессии. Или выбирает ориентир и цепляется за него мертвой хваткой, становлясть бескомпромиссным и жестоким борцом с инакомыслием.Или… или… Вариантов развития событий великое множество, и большинство из них связаны с огромной душевной болью.
Папа вернулся из лагеря…
Семьи, которым удалось собраться или остаться вместе, можно считать счастливыми. И даже в этих семьях были собственные скелеты в шкафах, связанные с посттравматическими реакциями.
«Флэшбеки» со стороны выглядят странно и страшно. Человек может замереть на пару секунд, глядя в одну точку, а потом начать кричать, плакать, материться или биться в истерике, пока постепенно не успокоится. Может внезапно сжаться в комок и рыдать. Может кричать или шептать что-то вроде «хватит!» «не надо!» «это не я!», «всё-всё-всё-всё…». Может не сразу узнать людей, которые находятся в этот момент рядом с ним. Одним словом, реагировать совершенно не адекватно, как будто пребывает в каком-то своем мире. Это может произойти где и когда угодно: и дома на диване, и в трамвае, и на родительском собрании. Ребенок, видя родителя в таком состоянии, испытывает страх. А если это происходит в публичных местах — то к страху добавляетсы стыд. Стыд за поведение родителей — один из самых мощных и самых разрушающих факторов, влияющих на формирование личности подрастающего человека.
Ночные кошмары, особенно если семья живет в одной комнате в коммуналке, также не скроются от внимательного взгляда детей. Впечатлительные дети могут сами начать бояться засыпать. Подростки начинают злиться на родителей, которые раз разом не дают выспаться, а ведь завтра контрольная, соревнования, выступление в школьной самдеятельности – жизнь идет дальше, а отец все просыпается с криками!
Тревожность родителя, панические атаки и связанные с ними запреты закладывают в маленьком человечке базу под собственное тревожное расстройство. Если большой, взрослый папа боится (людей в форме, громких возгласов, вилок) — значит, маленькому и беззащитному мне тем более надо.
К тому же дети повторяют за родителями! Если у мамы появились какие-то ритуалы, которые помогали ей почувствовать себя более безопасно, ребенок их обязательно выучит и будет воспроизводить. Велика вероятность, что они станут элементами навязчивых состояний. В итоге кто-то будет не в состоянии уснуть при открытом окне, а кто-то не сможет сосредоточиться на работе, пока не обзвонит всех членов семьи и не спросит, все ли у них в порядке – и так каждый день, год за годом…
Наконец, табу на какие-то темы приводит к нагромождению эмоционального напряжения и фантазий. В определенный момент для взрослеющего ребенка становится очень важным узнать, что же произошло с родителями и как они себя повели. Но его одергивают, не рассказывают, упрекают в праздном любопытстве. При отсутствии информации парень или девушка неизбежно додумывает себе историю либо про героического отца (и постепенно разочаруется в реальном папе, которому далеко до воображаемого героя в повседневной жизни), либо про отца – труса и предателя. Отношения с настоящим папой, из плоти и кости, идут вразнос…
Можно продолжать. Я описала лишь несколько вариантов развития «психологических событий» в семьях репрессированных, и это, безусловно, не универсальные сценарии.
Я хотела показать, что дети, растущие под опекой взрослых с посттравматическими реакциями, не могут избежать влияния перенесенной взрослыми травмы. Даже в самых гармоничных и любящих семьях. Слишком мощный отпечаток на повседневную жизнь накладывает клиническая картина ПТСР.
Третье и четвертое поколение
И сейчас, в XXI веке, отголоски флэшбэков, панических атак и навязчивых воспоминаний наших репрессированных (пра)бабушек и (пра)дедушек периодически врываются в жизнь многих из нас. Это может проявляться даже в нашей генеалогической деятельности. Об этом — в следующем посте.