Тех, кто пытается связаться с дальними родственниками, порой принимают за опасных аферистов и посылают куда подальше. На слуху многочисленные новости о том, как кто-то изображал из себя внука и под этой маркой обокрал пенсионера. Особенно люди старшего поколения испытывают опасения, что новоявленный внучатый племянник «выманит деньги», «пропишется в квартире», «прийдет, ограбит и убьет».

Предупрежден – значит, вооружен. Предлагаю поразмышлять, как отличить настоящего генеалога от поддельного, чего имеет, а чего не имеет смысла опасаться и какой реальный вред может принести такой мошенник.

Искренний генеалог vs недоброжелатель: три важных различия

Для начала давайте подумаем, что нужно от нас дальним родственникам, которые нашли наше древо на Гени или прочитали наш пост на ВГД. Прежде всего, сканы старых фотографий, неактуальных ныне уже документов и тетрадок с воспоминаниями, плюс биографические сведения о людях, которые уже давно умерли. Подробности именно нашей биографии и состояние нашего кошелька увлеченных генеалогией шестиюродных кузенов интересуют во вторую очередь. Конечно, им любопытно, но сперва все-таки о прадедушке, а потом уже о нас.

А чего может хотеть от нас мошенник? Наши семейные реликвии ему даром не сдались, если только это не дорогущий антиквариат. Аферист хочет наших денег. Еще он может хотеть наши документы и ценные вещи, а особо мечтательные и амбициозные экземпляры — нашу жилплощадь. Такой аферист рано или поздно начнет клянчить финансовую помощь и будет стараться под любым предлогом зайти к нам в дом.

Мы можем стать объектом интереса частного детектива, особенно если имеем какое-то отношение к бракоразводному процессу — собственному, родни или знакомых. Бывает, что люди обращаются в такие конторы, чтобы собрать доказательства измены. В европейских странах это очень распространено, в странах СНГ – в меньшей степени, однако стоит держать ухо востро. Частному детективу не нужны ни деньги, ни жилплощадь, ни с боями добытые нами фотографии листов восьмой ревизии Енотаевского уезда. Ему нужна информация о нас самих: о наших связях, о наших поездках и о том, что мы думаем о других, вполне конкретных людях. А еще ему нужны аудио- и видеозаписи наших слов и перемещений. Если бы нами заинтересовался детектив с легендой «здравствуйте, я ваша тетя», он бы расспрашивал о насущных делах и искал возможности наблюдать за нами издали.

Наконец – и тут добро пожаловать в атмосферу мексиканского сериала – кто-то может очень сильно хотеть сделать нам какую-то гадость. Распустить грязную сплетню, подсидеть на работе. Мало ли поводов поинтирговать в свое удовольствие! Такие вещи происходят, увы, не только в семействах Хосе Игнасио и Дикой Розы. В этом случае интриган(ка) будет стремиться во-первых, собрать как можно больше именно компрометирующей информации, а во-вторых, получить доступ к материалам, подтверждающим этот компромат.

Получается, что сферы интереса настоящего «кузена из Бразилии» и всего остального нечистого на руку контингента не очень-то и пересекаются.

На что обратить внимание?

Получение письма от неизвестного родственника обычно вызывает много эмоций. У кого-то эйфорию и радостное предвкушение, а у кого-то тревогу. В первом случае хочется ответить немедленно, а во-втором — закрыть письмо и сделать вид, что его не было.

Лучше взять паузу, охолонуть, и как следует подумать.

Почему мне написали? Если вы давно занимаетесь исследованиями, зарегистрированы на нескольких крупных генеалогических порталах и форумах, являетесь членом разных фейсбучных групп, активно пишете посты и много где разместили ваше семейное древо, — вероятность того, что вас нагуглит дальняя родня, весьма высока. Если вы скорее пассивный читатель и мало «наследили» в интернете, но вас тем не менее нашли – это уже повод задуматься. Однако и в этом случае вовсе не факт, что вам написал Остап Бендер.

По какому каналу со мной связались? Через личное сообщение на форуме или на портале? Или написали на электронную почту, на которую приходит много спама? Задайте себе вопрос: откуда этот человек мог взять ваши контактные данные? Это будет первый вопрос, который вы ему зададите, если он сам не рассказал об этом в своем первом сообщении, адресованном вам.

Однако и сами тоже честно ответьте себе на него. Насколько легко «нагуглить» ваши контактные данные, если хотеть связаться именно с вами? Вписывали ли вы свой телефон в профилях социальных сетей? Выставляли в интернете свое резюме с контактной информацией? Давали объявление о продаже роликов три года назад, ролики продали, стереть объявление забыли?

Идем дальше. Может ли у вас в принципе быть заявленный родственник? Большинство моих ровесников не знает, были ли у их прадедушек и прабабушек братья и сестры, про старшие поколения я и вовсе промолчу. Но ведь если вы ничего об этих людях не знаете, это вовсе не означает, что их не было! На вас может выйти генеалог-энтузиаст, который докопался до шестого поколения и дедуктивным методом вычислил родство с вашими предками. И это нормально. Однако все эти выкладки у него должны быть.

Как себя позиционирует мой новый друг по переписке? Опытный исследователь сразу напишет, где можно проверить его «легенду», и обозначит, что ему от вас нужно. Неопытный исследователь напишет сумбурное эмоциональное послание о том, как он искал, и мечтает найти, и очень хочет общаться. Аферист, скорее всего, будет очень убедителен и мало конкретен, а в его рассказах будут нестыковки.

Как проходит обмен информацией? Симметричен ли он? Нет ли перекоса в вашу сторону? Даже если ваш новый потенциальный родственник ничего толком не знает, охотно ли он рассказывает то, что знает? Приводит ли подробности? Если у вас есть ощущение, что из вас вытягивают информацию, причем не особо и генеалогическую, а взамен дают очень мало, это повод призадуматься. Но! Этим могут порой грешить и опытные исследователи, имеющие за плечами многие часы профессионального интервьюирования.

Что в первую очередь его интересует? Прошлое вашей семьи или скорее конкретно ваше настоящее? Не задает ли он слишком много вопросов о вашем супруге? О ваших финансовых делах? О распределении наследства? Не выводит ли с бухты-барахты на слишком личные разговоры? Интересны ли ему вообще ваши рассказы? Не переводит ли он на себя, рассказывая, какой он бедный-несчастный, намекая на «помоги мне»?

Внимательно наблюдайте за тем, как развивается ваше знакомство. Настаивает ли ваш новый родственник на личной встрече уже прямо после вашего ответа на его первое письмо? Напрашивается ли в гости с напором продавца гербалайфа? Приглашает ли на личную встречу туда, где вы должны будете доставать паспорт? Это совершенно естесственно, что новонайденные родственники рано или поздно хотят познакомиться и вместе полистать семейные альбомы, однако всему свое время.

Самое главное: обращайте внимание на цель общения, которую по факту преследует ваш собеседник.

Как себя защитить?

• Помнить, где и какую информацию о семье вы выкладывали в интернет. Можно написать и забыть, и потом быть уверенным, что данные детали могут быть известны лишь родственникам

• Задать в лоб два вопроса: как он нашел ваши контакты и чего он от вас хочет? Не подсказывать ему варианты ответов, а подождать, что скажет.

• Спрашивать, как можно проверить информацию, которую он присылает. Честные энтузиасты радостно вышлют все докупенты и ссылки, а аферист, скорее всего, начнет выкручиваться

• Прислушиваться к своим ощущениям. Если вы чувствуете беспокойство, задайте себе вопрос: что именно его вызвает? Сформулируйте ответ на бумаге, максимально конкретно. «Почему это он мне написал вообще?» — это не конкретно. «Он позвонил мне на личный тф, который я даю только самым близким друзьям, и говорит, что нашел его на майхеритаж, а я там даже не зарегистрирована» — вот это уже действительно повод для беспокойства.

• Предложить сделать генетический тест. Однако даже если совпадения не будет, это не может однозначно означать, что перед вами аферист. Всякое бывает!

• Предложить встретиться семьями на нейтральной территории. Пусть на него посмотрит ваш супруг, а вы посмотрите на его спутника жизни, детишек и собаку.

• Пресекать все разговоры о наследстве, финансах.

Думаю, не так страшен черт, как его малюют. На самом деле аферисту не так-то просто подшиться под генеалога. Вывести на чистую воду такого человека довольно просто. Главное — не поддаваться паранойе и не терять голову.

Вечная животрепещущая тема – восстановление контакта с родственниками, с которыми связь давно прервалась.

Это только кажется просто: нашел адрес — написал — все обрадовались – тут же пригласили в гости – веселое застолье – слезы радости – хэппи-энд, семья снова вместе. На самом деле нередки ситуации, когда приходится преодолевать недоверие со стороны «новонайденной» родни и чуть ли не открытым текстом доказывать, что у нас нет злых намерений.

Мое общение с родственниками до сих пор было очень положительным. Я ужасно рада и благодарна всем моим потерянным родственникам за то, что мы вместе с ними восстанавливаем разрушенные некогда семейные ссвязи, дружим, обмениваемся информацией. Это наполняет мою жизнь огромной радостью и позитивом! Однако так бывает далеко не у всех.

Давайте поразмышляем, чего боятся люди? Почему отказываются от общения, иногда в очень грубой и унизительной форме?

Аферистов

Этот страх во многом иррациональный. Спроси, какой именно аферы боишься? Человек, скорее всего, не ответит. Однако само явление, увы, существует, и мы поговорим о нем более подробно завтра.

Обмана

Даже если нам поверили в той части нашей истории, которая касается родства, это вовсе не означает автоматически, что нам начали немедленно доверять. Наши родственники могут бояться, что мы можем втереться в доверие и обмануть, например, выпросить что-то ценное.

Претензий на недвижимость, войны за наследство

Как ни парадоксально, плохую службу тут сослужило развитие технологий и доступная любым желающим возможность подтвердить родство генетическим тестом. Многие боятся, что распечатка с сайте лаборатории станет тем самым документом, при помощи которого новоявленный родственник «отсудит» часть наследства общего предка. В группе есть юристы — может быть, вы прокомментируете этот пункт? Насколько реально лишиться части имущества после того, как будет обнаружен неизвестный доселе родственник?

Просьб «бедных родственников»

Бог с ним, с наследством! Живет себе обеспеченная семья, с хорошими связями и не самым низким статусом. Вдруг откуда ни возьмись появляемся мы. В результате беглого знакомства становится понятно, что мы, несмотря на весь исследовательский запал и интеллектуальные интересы, ну, «не дотягиваем». А раз так, значит, можем скоро начать клянчить: деньги, услуги, «замолчить словечко», все мило и по-родственному, что сразу и не соображишь, как отказать. И даже если бы нам и в страшном сне не пришло в голову так себя вести, мы, к сожалению, не можем запретить малознакомым людям так о нас думать…

Чужих проблем

«Чужая семья — потемки», как говорится. Это частенько думают о нас и наши новонайденные родственники. Мы хоть и родная кровь, но кто его там знает, что мы скрываем… А вдруг в нашей ветке семьи через одного алкоголики и наркоманы? Или инвалиды, с которыми тоже теперь придется как-то общаться, преодолевая неловкость? А вдруг мы втянем их в какой-то острый семейный конфликт?

Претензий насчет семейных реликвий

Во многих семьях братьям и сестрам трудно делить семейные фотографии, бабушкины брошки, дедушкины медали и дореволюционные дневники. Бывает так, что семейные реликвии считаются официально потерянными, а на самом деле хранятся у одного из наследников и тщательно оберегаются от посторонних глаз. Люди могут бояться, чтоб мы захотим прибрать эти сокровища к рукам: потребовать отдать фотографии, украсть медали…

Разглашения семейных тайн, позора

Представим себе, что революции и войны пережил откровенный дневник прабабушки. Или прабабушка незадолго до смерти села и написала подробные мемуары. Эти тетрадочки — ценнейший исторический документ! Прабабушка, допустим, описывала там свои впечатления от личного знакомства с Есениным и будни в геологической экспедиции. Но не только. Вперемешку с историческими событиями, бабушка изливала желчь в адрес золовки, неуважительно отзывалась о родитялях, сухой нитки не оставила на своих племянниках. Мало того — описала сомнительные с этической точки зрения махинации, которые проворачивал ее муж. Легко ли будет потомкам, которые волею судеб оказались хранителями заветной тетрадочки, поделиться этими скелетами в шкафу? Вовсе не факт. А врать о том, что «ничего не сохранилось», тоже не очень приятно. Проще нас сплавить.

Осознания фактов о внебрачных связях предков

Генетическая генеалогия способна преподнести немало сюрпризов. Приходит уведомление о новом «совпаденце»! Ух ты, как много общих участков! Вау, да это же близкое родство! Взаимная радость окрыляет, начинаем выяснять… И получается, что в официальные биографии наших с совпаденцем дедушек и бабушек общие сантиморганы не вписываются никак. Зато получают объяснение разные интересные моменты, на которых старшее поколение предпочитало не заострять внимание.

Потери эксклюзивного права на известного предка

Страх, что побочная ветка «примажется к славе» прадедушки, заставляет людей доказывать всеми правдами и неправдами, что мы – не их родственники. Если доказательства слишком сильные – то прерывать контакт. Если и это не получается, то игнорировать поступающую от нас информацию, которая может – потенциально – поколебать ореол гениальности предка.

Общения с иностранцами

Я столкнулась с этим, помогая полякам находить родственников, живущих в странах бывшего СССР. Пока я веду переписку и передаю туда-обратно общую информацию — все прекрасно. Как только выясняется, что на горизонте замаячила реальная перспектива общения с иностранцем, который хочет сам позвонить или написать е-мейл, люди просто обрывают контакт. Или сначала объясняют: «Мы посоветовались и решили, что не хотим», «Нам это не нужно», а потом перестают отвечать.

Расспросов

Есть темы, на которые очень трудно говорить. О травмах и их роли в генеалогии я писала раньше: Вот именно весь этот груз может запечатывать уста нашим родственникам и отнимать у них желание общаться с нами.

***

А с какими страхами родственников сталкивались вы?

В Польше многое немножечко по-другому, в том числе и психотерапия. Как это — быть клиентом психотерапевта в Польше? А самим психотерапевтом?

1. Как вы лодку назовете, так она и поплывет

Начнем с того, что в Польше несколько иная номенклатура.

Польские психиатры занимаются не только «большой психиатрией» (шизофрения, биполярное расстройство, тяжелая депрессия), но и «малой» (тревожные и депрессивные расстройства, навязчивые состояния и мысли, зависимости, кризисные состояния, психосоматические проявления и т.д.). Формат психиатрического лечения — фармакотерапия, т.е. лечение при помощи психотропных препаратов . В России же психиатры занимаются преимущественно «большой психиатрией», а «малая» отдана на откуп психоневрологам, психологам и невропатологам.

Польские психотерапевты занимаются лечением расстройств личности, «малой психотерапией», узкие и редкие специалисты — «большой психиатрией». Конечно, по желанию психотерапевт может заниматься и долговременной психологической поддержкой, и кризисной интервенцией, но это немного из пушки по воробьям. Формат польского психотерапевтического лечения — «лечение словом», препараты психотерапевты не выписывают. Российский психотерапевт — это врач-психиатр, прошедший обучение курсу психотерапии в медицинском учреждении. В то же время в России психотерапевтами иногда называют себя люди без какой бы то ни было серьезной подготовки вообще, просто потому, что они решили «лечить словом».

 Польские психологи занимаются обширной и широкой диагностикой в самых различных областях, консультированием, проблематикой отношений (детско-родительских, супружеских и т.д.), кризисной интервенцией и не занимаются психотерапией. Это важно! В России и других странах СНГ психологи по факту занимаются практически всем, в том числе и длительной психотерапией. Многие психологи из числа эмигрантов продолжают такую же практику и в Польше, однако часто эта практика не соответствует польским стандартам психотерапевтического лечения.

 2. Как стать психотерапевтом?

Безусловно, психотерапия долгое время развивалась как ответвление психологии. Однако в 1990 г. в Страсбурге была подписана Страсбурская Декларация о Психотерапии. Этот программный документ объявил психотерапию независимой научной дисциплиной, практические аспекты которой являются независимой, отдельной профессией. Большинство польских психотерапевтических ассоциаций разделяет идеи Страсбурской Декларации, и поэтому на сегодняшний день в Польше нет законодательно закрепленного требования, чтобы будущие психотерапевты были психологами или психиатрами.

Психотерапевтические общества сами определяют профиль слушателей акредитированных при них школ. Например, в школы когнитивно-поведенческой терапии может быть принят только врач-психиатр или психолог, в школы гуманистического и интегративного направления — люди с высшим гуманитарным или медицинским образованием, в школы психодинамического направления — с высшим образованием любого направления. От слушателей, которые не являются психологами, требуется самостоятельно «догнать» программу подготовки психологов и сдать соответствующие зачеты.

Русскоязычные клиенты часто испытывают шок, когда узнают, что их польский психотерапевт не имеет психологического образования. И совершенно зря, т.к. в Польше психолог и психотерапевт — разные профессии, и выпускник психфака не умеет того, что умеет, к примеру, социолог, прошедший все этапы психотерапевтического обучения.

Это аксиома психотерапии: то, что прозвучало в кабинете — остается в кабинете. Психотерапевт не рассказывает никому о том, что узнал о клиенте и от клиента, на этом основываются доверительные взаимоотношения, так необходимые для успешной психотерапии. Однако существуют два исключения.

Первое касается ситуаций, когда клиент становится опасен либо для других людей, либо для самого себя, например, убедительно заявляет о желании кого-то покалечить или совершить самоубийство. Психотерапевт под угрозой уголовной ответственности обязан (!) сообщить об этом в полицию и вызвать скорую помощь.

Второе исключение связано с супервизией и преподавательской деятельностью психотерапевта. Если психотерапевт обучает других психотерапевтов, проходит сертификационный процесс или участвует в клинических собраниях, он может попросить клиента разрешить ему записать на видео несколько сессий, чтобы показать свою работу коллегам. Разумеется, без разрешения клиента никто ничего не записывает! Однако клиенты чаще всего соглашаются. И уж точно от этого только выигрывают, так как через своего психотерапевта могут таким образом получить опосредованную консультацию другого специалиста, а иногда и целого консилиума!

 6. Меньше мистики, больше доказательств

Классический психоанализ в Польше уже сильно сдает свои позиции, в отличие от России, где он довольно популярен. Безусловно, аналитики есть и они успешно работают, однако это уже далеко не самое востребованное направление. На смену психоанализу пришла психодинамическая терапия, которая тоже весьма открыта на нововведения. В Польше все большую популярность набирает когнитивно-поведенческая терапия, EFT (Emotionally focused therapy), интегративная психотерапия.

8. Бесплатная психотерапия

В прошлых статьях мы рассуждали о симптомах посттравматического расстройства (ПТСР), которым страдали многие люди, пережившие репрессии, и о том, как все это позже влияло на второе поколение – т.е. их детей. А что дальше — с третьим или даже четвертым поколением? Как травмы (пра)бабушек и (пра)дедушек влияют на их потомков, занимающихся по зову сердца поиском информации о том, что же произошло со старшими членами семьи?

На плечах внуков

Положа руку на сердце — мало кто из людей, чью семью напрямую коснулись репрессии, равнодушен к этой теме. Скорее либо живой интерес, либо подчеркнутое равнодушие.

Я знаю людей, у которых любые упоминания о репрессиях вызывают острую неприязнь. Памятные таблички, организованные акции, случайно поднятая в разговоре тема – все это становится триггером для раздражения, а порой и неприкрытой злости. «Да, прадеда расстреляли, и что — зачем все время об этом вспоминать?!» И начинаются ссоры, споры, эмоциональные конфликты, а апогей — разорванные отношения.

У меня есть знакомые, которые разрываются между двумя противоречивывми желаниями: с одной стороны – узнать подробности сфабрикованного обвинения против родственника, а с другой стороны – не знать об этом ничего и никогда. Они тратят много времени на чтение сайтов о репрессиях, генеалогических форумов и групп. Составляют многочисленные стратегии пошагового поиска информации, которые в итоге так не реализуют. Много рассказывают о судьбе родственника. И… постоянно откладывают Момент Х, когда наконец возьмут в руки стопку старых документов. Нельзя сказать, что это как-то сильно мешает им в повседневной жизни. Но тем не менее эта тема постоянно жива и потихоньку выматывает им нервы.

Моя виртуальная знакомая преодолела огромные препятствия, чтобы получить доступ к следственному делу прадеда. Когда, наконец, папка оказалась перед ней на столе, она долго не могла решиться ее открыть. А потом плакала навзрыд прямо в читальном зале… Она родилась уже после смерти прадеда, никогда не видела свою прабабушку. Но эти несколько часов в архиве стали одним из самых больших потрясений в ее жизни.

А сколько людей пишут и пишут с одними и теми же вопросами в разные генеалогические группы, каждый раз отказываясь сообщить подробности! Соответственно, им невозможно ответить по существу и помочь, и эти люди топчутся по кругу, не в состоянии продвинуться в поиске.

Сколько моих знакомых боится писать запрос в информационный центр ФСБ, потому что нужно его подписать…

Наконец, обычная история – это постоянное откладывание трудного разговора с пережившей репрессии бабушкой. А потом бабушка уходит из жизни, разговор так и не состоялся, и остается только кусать локти.

Все это превращает приятное и интересное хобби — генеалогические исследования – в экстремальный вид спорта.

Эмоциональные реакции порой выходят из-под контроля и выбивают из колеи на несколько дней. Мы попадаем в неловкие ситуации, вызываем недоумение, а порой и раздражение наших близких. Бывает, что из-за всплеска тревожности не можем реализоровать наши исследовательские планы и остаемся с неприятным ощущением несделанного, не поставленной точки.

Как ослабить бремя?

Полагаю, большинство из нас воспринимает все это как должное — ведь тема-то сложная, болезненная, как же можно по-другому…

Но ведь, если подумать, почему мы не испытываем всех этих эмоций, пытаясь найти «своих» в восьмой ревизии? Или заказывая в региональном архиве поиск записи о рождении прапрадеда? Радостное возбуждение, предвкушение — да. Но это ведь совершенно иное…

Я долго думала об этом и с перспективы потомка репрессированного, и со своей психотерапевтической колокольни. Я задала себе несколько вопросов:

• Зачем я хочу узнать о судьбе моего репрессированного родственника? Не почему, а именно зачем, с какой целью? Это не такой простой вопрос, как может показаться на первый взгляд. Мою цель я до сих пор формулирую.

• Нет ли у меня такого ощущения: если я узнаю, что произошло, это каким-то образом защитит меня от повторения судьбы родственника? Это очень частая логическая ловушка, особенно характерная для людей с повышенной тревожностью. Я в себе обнаружила отголоски такого образа мыслей.

• Нет ли во мне глубоко спрятанного желания найти для себя «героя для подражания», человека, на которого я могу равняться как на пример стойкости, смелости и правдивости? Во мне оно есть и, кажется, оно поддерживает мое стремление докопаться до правды.

• Что со мной произойдет, если я узнаю, что мой родственник подвергался ужаснейшим пыткам и издевательствам? Я уже немного узнала и боюсь узнать больше.

И, наконец, самый главный, по-моему, вопрос:

• Я являюсь потомком этого человека – что этот факт для меня означает? Что это говорит обо мне? Какие негласные обязательства накладывает на меня? И почему?

Возможно, эти вопросы помогут кому-то разобраться в неоднозначном клубке эмоций, связанных с темой репрессий, и снизить градус страха, о котором мы говорили несколько дней назад.

Многие люди, пережившие репрессии, всю жизнь страдали  от проявлений посттавматического расстройства — ПТСР. А что происходило с их детьми? Какой отпечаток на младшее поколение накладывало  пережитое старшим поколением?

Папа не вернулся из лагеря…

Папа вернулся из лагеря…

Третье и четвертое поколение

 Эта статья открывает цикл под названием «Репрессии: травмы поколений».

Многие люди, присматриваясь к себе, видят специфический страх. Этот страх ассоциируется с недомолвками взрослых, с обрывочными историями о том, как раскулачили прадедушку, как соседи донесли на бабушку, как расстреляли дядю… Но как страх мог перейти на тех, кто не был в лагерях, в ссылках, кого не заклеймили врагом народа?

Те, кому повезло выжить, вернуться – как они жили дальше? Что делали, когда на них накатывали воспоминания? Что чувствовали? Можно ли назвать их опыт травмой и говорить о посттравматическом синдроме?

Что остается после травмы?

Странности поведения — или симптомы расстройства?

• т.н. «флэшбэки» и диссоциация — страшное переживание, когда человек как будто выпадает из реальности и на несколько секунд (иногда — минут, часов, порой даже дней!) проваливается в прошлое, в травмирующее событие, и всеми органами чувств переживает его заново. Это не яркое воспоминание, а иллюзия, полное погружение
• мысли и воспоминания о событии — человек не теряет контакт с реальностью, но не может освободиться от навязчивых образов перед глазами, и время ничего не сглаживает
• бывает и наоборот: амнезия — пропавшие воспоминания о событие, которые человек мучительно пытается вернуть
• ночные кошмары, в которых повторяется и повторяется то самое, страшное… В конце концов человек начинает бояться засыпать
• острое чувство паники, когда что-то неожиданно напомнит о прошлом — это может быть что угодно: звук, предмет, мелодия, даже запах, не говоря уже о прямых расспросах
• попытки любой ценой избежать любых внешних напоминаний о событии
• или, наоборот: фиксация на событии, все разговоры – только о нем
• эмоциональная нестабильность: человек легко впадает в гнев и в радостную экзальтацию, причем, бывает, попеременно
• сложности с концентрацией, с запоминанием
• чувство, что мое тело (то самое, которое били, насиловали) не принадлежит мне, тело отдельно, а я – отдельно
• постоянные попытки отвлечься, заглушить чувства и воспоминания алкоголем, работой, поисками, чем бы заняться по дому (и привлечением к этому всех желающих и нежелающих)
• ощущение постоянной опасности, угрозы отовсюду

Жизнь после

 Что же происходит дальше?

Я заметила, что часто, говоря о конфликтных ситуациях в браке, люди объясняют собственную непримиримость или твердую позицию своего партнера наличием неких ценностей.

Не буду я мыть посуду после ужина, пусть этим занимается жена и не навязывает мне свою систему ценностей!
Не хочу я отвозить детей на месяц каникул к свекрови, детьми должны заниматься родители, у меня такие ценности!

Куда ни плюнь — везде ценности, а против ценностей, простите, не попрешь… Особенно охотно этим грешат люди, живущие под одной крышей с иностранцем.

Она заставляет меня, мужика, мыть посуду не потому, что устала после восмичасового рабочего дня, а потому, что у нее гнилые западные ценности, с которыми я не согласен!
Он хочет отвезти детей к своей матери не только потому, что свекровь видит внуков раз в год по обещанию, живет в другой стране, и дети могут прекрасно и с пользой провести у нее время каникул, а потому что не считает нужным сам ими заниматься, в его культуре такие ценности!

Действительно, неспособность прийти к общему решению по какому-то вопросу очень удобно свалить на нерушимые установки. А если еще и подпереть всю конструкцию парочкой этнических стереотипов – так вообще прекрасно!

Возможно, такое видение собственных проблем подпитывают поверхностные популярные статьи на психологические темы, которые любой поисковик выдает по запросу «конфликт ценностей» в большом количестве. Авторы в качестве примеров приводят ситуации вроде таких:

— Муж полагает, что самая главная женщина в жизни мужчины это мама, а его супруга – что не мама, а жена.
— Или муж считает, что раздельный отпуск – это недопустимо и губительно для брака, а жена уверена, что независимость в браке необходима.
— Или даже «хороший левак укрепляет брак» (тоже мне, ценность) против установки на моногамию.

Я убеждена, что налицо какая-то путаница понятий. Конфликты ценностей в браках, особенно межкультурных, действительно существуют. Но часто мы ссоримся не из-за этого, а из-за того, что действительность не хочет совпадать с живущими в наших головах априорными утверждениями о том, как «должно быть». Так это же и есть ценности, скажете вы? А вот не совсем. Давайте разберемся.

Сплошная философия

Понятие «ценность» представители разных философских школ трактуют по-разному, в чем можно убедиться, заглянув в словарь философских терминов. И все же из всего многообразия трактовок можно вычленить общую формулировку.

Ценность — это нечто, что как бы приходит к человеку извне (от Бога, от вселенной, от общества, тут уж вариантов много) и что человек стремится реализовать/защищать в своей жизни. Это главное сокровище. Мне очень нравится определение немецкого философа-неокантианца Пауля Менцера:

«… то, что чувства людей диктуют признать стоящим над всем и к чему можно стремиться, созерцать, относиться с уважением, признанием, почтением.»

И — добавлю от себя – во имя чего можно и нужно чем-то жертвовать. Или кем-то, например, собственным супругом, если сам по себе брак в список ценностей не входит.

Ценности в разных культурах бывают разные. Любовь. Дружба. Семейные связи и благополучие членов клана. Самореализация. Жизнь нерожденных детей. Комфорт стариков. Щедрость. Честь. Правда. Личность, индивидуальность. Коллектив.

Представители разных культур готовы посвящать свою энергию, время, деньги и чужие чувства, а порой и здоровье, и жизнь ради разных идей, групп и аспектов жизни. И именно это и является конфликтом ценностей. Конфликтом действительно трудноразрешимым.

Например, японцы готовы идти на какие угодно лишения, вплоть до самоубийства, только чтобы не «потерять лицо» и не пойти против интересов своей группы. А русским «стыд глаза не выест», и правда все же важнее конформизма.

С настоящим конфликтом ценностей столкнулась автор автобиографической повести «Страх и трепет» Амели Нотомб – бельгийка, которая год проработала в японской корпорации. Ее стремление хорошо выполнить работу (ценность: добросовестность) разбилось о сопротивление японской начальницы (ценность: сохранение гармонии в коллективе). В итоге обе были искренне уверены, что сами поступают благородно, проявляют лояльность по отношению к фирме и страдают от подлости коллеги.

Вот он, очень важный момент! Когда мы попадаем в настоящий конфликт ценностей, мы с большой долей вероятности этого просто не поймем. Как до конца не поняла, что с ней произошло, сама Амели Нотомб. Скорее всего мы будем интерпретировать ситуацию в этических категориях и оценивать моральную сторону поведения супруга. Ведь когда чьи-то действия попирают нашу «ценность», мы видим в этом подлость, бессовестный эгоизм, предательство, бесчеловечность. Список можно продолжать.

В жизни пары конфликт ценностей может проявиться в ситуации важного выбора. Например, как поступить с неожиданной и нежеланной беременностью? Как поступить в случае немощи родственника? Что лучше: много работы (и, следовательно, денег), но мало общения или наоборот?

Может быть и так, что конфликт ценностей бросает тень на множество повседневных занятий. Например, интересы и комфорт каких членов семьи важнее: детей, родителей, бабушек и дедушек? А может, вообще начальника? От ответа на эти вопросы зависит распределение конкретных обязанностей в семье, зависят реакции одних членов семьи на инициативы других.

Умение сформулировать, описать и обосновать свою систему ценностей говорит о внутренней зрелости человека. Если же партнер сам толком не понимает, чем и почему хочет руководствоваться в жизни, то о конфликте ценностей вообще говорить не приходится. Конфликтовать-то нечему.

А как же ситуация, когда человек вроде бы и формулирует, как, с его точки зрения, «надо жить», но все его объяснения сводятся к «так надо потому что так есть»? А это уже не к философам, это уже к когнитивным психотерапевтам.

Сплошная психология

Школа когнитивной психотерапии рассматривает эмоциональные проблемы человека с перспективы мыслительных процессов и обработки информации. Одно из основных понятий этой школы – это убеждения (beliefs).

Глубинные убеждения (core beliefs, их еще называют когнитивными схемами, cognitive schemas) – это всеобъемлющие, укоренившиеся представления о себе, о других и об окружающем мире. Это базис функционирования человека, который начинает формироваться в раннем детстве и определяет поведение человека, его самоидентификацию и вообще всю его жизнь.

Идеи, составляющие наши глубинные убеждения, воспринимаются нами как факты и непреложные истины. Они настолько фундаментальны, что даже не осознаются. «Я хороший», «люди друг другу помогают», «жить интересно» – многим это кажется совершенно очевидными правдами, и таких людей можно только поздравить.

К сожалению, бывает и так, что эти идеи носят негативный, деструктивный характер, например «все люди друг другу враги», «никому нельзя доверять», «каждый думает только о себе», «жизнь – это полоса страданий» и т. д. Просто так переубедить человека, у которого эти утверждения являются основой его мировоззрения, невозможно.

Так может, это и есть те самые ценности, о которых говорят философы? Об этом интересном теоретическом вопросе стоит поразмышлять отдельно. Объединять в одном флаконе понятия из разных научных дисциплин следует с огромной осторожностью, и не об этом я сейчас веду речь.

Промежуточные убеждения (intermediate beliefs) – это более конкретизированные идеи, касающиеся отдельных областей жизни, например, отношения с другими людьми, работа, отдых.

Все многочисленные «надо» и «должно» в наших головах – это сюда. Автоматические оценки («Если не поступил в вуз с первого раза – ты неудачник, а поступил с первого раза – молодец!») – тоже сюда. Да вообще все, что мы называем нашими «жизненными принципами» и установками, наши обобщающие выводы о жизни – все это т. н. промежуточные убеждения. Между прочим, поддающиеся корректировке.

То, что поссорившиеся супруги часто называют конфликтом ценностей, на самом деле является всего лишь конфликтом промежуточных убеждений. Почему «всего лишь»? Потому что разрешить этот конфликт гораздо проще, нежели настоящий конфликт ценностей.

Сплошная конкретика

Возьмем пример, с которого я начала эту статью.

Муж отказывается мыть посуду и убираться на том основании, что не мужское это дело. Жена, напротив, очень хочет, чтобы он ее мыл, а также хоть иногда пылесосил. Жене действительно очень нужна помощь со стороны мужа, потому что она крайне переутомлена и на грани срыва. Мужу тоже не сладко, он не может расслабиться в такой атмосфере после работы и уже лезет на стенку.

Кризис не только у жены – кризис у пары в целом. Муж все видит, все понимает, но уперся рогом. У него убеждение, которое он сам считает неприкосновенной «ценностью». Сформулируем это убеждение: «Мужчины не должны заниматься домашним хозяйством».

В когнитивной психотерапии есть техники, которые позволяют дойти до источника этого промежуточного убеждения и разложить его на составляющие.

Может оказаться, что убеждение сформировано поведением родителей, а «залакировал» его выезд с друзьями в студенческие годы, когда все хозяйственные обязанности взяли на себя девушки.

Может быть и так, что с протиранием пыли у мужчины ассоциируется какая-то ситуация унижения. Например, школьная первая любовь высмеивала его попытки произвести на нее впечатление своей хозяйственностью. Он чувствовал себя таким ничтожеством, что запомнил это ощущение на всю жизнь. Ну не может он теперь спокойно взять в руки тряпку! Не надо хмыкать. Если копнуть каждого из нас, подобного рода ассоциаций можно накопать целый пуд. Так что оставим бедного мужика в покое.

Все это не имеет никакого отношения к ценностям. Рационально оценив свое убеждение, мужчина может его пересмотреть и расстаться с ним безо всякого сожаления. Тем более, что любимая женщина страдает без его помощи и он сам уже почти дошел до ручки.

А ценности?

Итак, ценности — это наши сокровища, идеи, ради которых мы готовы жертвовать собой и другими. Промежуточные убеждения — это наши представления о том, как должно быть и как устроен мир.

Что интересно, анализ промежуточного убеждения порой может открыть нам стоящую за ним ценность, которую партнер не разделяет! Например, «честь», «сохранение лица» или «самореализация». Означает ли это, что мы-таки имеем дело с пресловутым неразрешимым конфликтом ценностей? Нет!

Решить проблему и при этом сохранить верность ценностям бывает непросто. Это уже гораздо более тонкая психотерапевтическая работа, и мне бы не хотелось давать о ней превратное представление топорными примерами. Я просто сформулирую два постулата:

1. Начинать надо с промежуточных убеждений, а не с ценностей. Ведь не факт, что за убеждением вообще скрывается какая-то ценность!
2. Можно выйти из любого конфликта, когда партнеры открыты друг на друга и желают друг другу добра.

Если ваш любимый мужчина скажет вам, что для него очень, очень-очень важно не запятнать свою честь, разве вы будете над ним смеяться? Думаю, вряд ли. Да, это может создать проблему, и что? Охолонув от эмоций, вы будете думать, как выйти из ситуации.

А вот если списывать любое несоответствие взаимных ожиданий на неразрешимый конфликт ценностей, далеко не уедешь, это точно.

____
Амели Нотомб «Страх и трепет», Санкт-Петербург 2015
«Словарь философских терминов», ред. В. Г. Кузнецов, Москва 2005
«Философский энциклопедический словарь», ред. Е. Ф. Губский, Москва 2009
Джудит Бек «Когнитивная терапия: полное руководство», Москва-Санкт-Петербург-Киев 2006

Зачем изучать историю своей интернациональной семьи?

Вопросы крови – самые сложные вопросы в мире!

И если бы расспросить некоторых прабабушек

и в особенности тех из них, что пользовались репутацией смиренниц,

удивительнейшие тайны открылись бы, уважаемая Маргарита Николаевна.

Михаил Булгаков

Есть люди, увлеченные генеалогией. Как правило, друзья и знакомые воспринимают их как безвредных и забавных чудаков, тратящих свое время, деньги и нервы на выяснение никому не нужных подробностей из жизни прапрабабушек и их троюродных братьев. Если у такого товарища при этом хорошо подвешен язык, то он может быть даже ценным приобретением в компании — всегда расскажет какую-нибудь интересную историю.

А вот родственникам генеалога приходится туго. Он постоянно расспрашивает, записывает, пристает с просьбами залезть на антресоли и разобрать чемодан со старыми фотографиями. Напрашивается в гости со сканером и диктофоном и требует телефоны пятиюродных кузенов, контакт с которыми прервался уже двадцать лет назад. Выполнять его просьбы лень, а посылать бесполезно, и что с ним таким делать – совершенно непонятно. Единственный способ обрести гармонию в отношениях – это самому заинтересоваться семейной историей, только чтоб наконец отстал. Но…

Как правило, после этого перед вчерашним озлобленным родственником открывается новый мир. Да, генеалогия – это заразное заболевание. И заразившийся с зараженным, объединив усилия, радостно начинают вгрызаться в прошлое вдвойне энергичнее.

Я знаю, о чем пишу, потому что сама такая. И искренне считаю, что серьезное изучение истории семьи полезно всегда, однако есть случаи, когда оно просто необходимо. Один из таких случаев — это интернациональная и межкультурная семья. Особенно если вы живете за границей.

Почему же?

1. Первая причина — самая очевидная. Знание истории семьи супруга помогает приблизить исторический контекст, понять его самого и его культуру, а все это вместе способствует супружескому взаимопониманию.

2. Интерес к семье супруга очень помогает снять напряжение (если оно есть) в отношениях с его родственниками и с ними подружиться. Общая тема — сближает! А если среди его родни найдется такой же фанат, то на семейных посиделках вам точно не придется больше скучать.

3. Бывает так, что в супружеский союз вступают люди из государств, находящихся в непростых отношениях. Объяснять детям спорные вопросы истории может быть очень трудно.

А что, если историю преподносить не в виде сухих очерков из учебника, а через биографии конкретных людей — бабушек и прадедушек, – чьи фотографии дети рассматривают в семейных альбомах? Увидев, как обычный человек воспринимал разные исторические события, детям проще будет понять, что у «исторической правды» может быть как минимум два лица.

4. Смешанный брак — это испытание для национальной идентичности каждого из супругов, особенно для того, кто живет в эмиграции. Тоска по «своему» проходит, если гостиная обвешана фотографиями нескольких поколений предков и если знаешь, что в тебе течет кровь людей, которые как-то справились с драмами гораздо серьезнее переезда за границу.

5. В какой-то момент мы можем с ужасом осознать, что наш «смешанный» ребенок не считает нашу национальность – своей. Например, сын-подросток вдруг заявит, что он поляк, а Россия для него — просто страна, где родилась мама или папа. Это большой удар…

Рассказывая ребенку с детства многочисленные истории из жизни его предков и вписывая их в исторический контекст, мы вкладываем в него ощущение причастности к «нашему». Но этих историй должно быть много, они должны быть подробными и интересными. Простым пересказом услышанного в детстве от бабушки тут не обойтись! Как и в пункте 3.

6. Ребенок, заинтересовавшийся историей семьи, может вести переписку с родственниками, искать потенциальных родственников в социальных сетях, выкладывать открытия в интернет и… поддерживать таким образом русский язык!

7. Важный психологический момент. Эмоциональные реакции человека во многом определяются разнообразными семейными схемами. В семейной психотерапии есть даже такой очень действенный инструмент — генограмма (я буду писать об этом подробнее). Это особым образом составленное генеалогическое древо, которое позволяет увидеть деструктивные модели мышления и поведения, переходящие из поколение в поколение.

Если знаешь, в каких условиях жили и как себя вели предки супруга, чем они болели, чего боялись, с какими драмами и трагедиями пытались справиться, гораздо проще этого супруга понимать — и прощать. Ведь многое из этого так или иначе осело у него в голове!

8. Предыдущий пункт относится ко всем парам, а вот нюанс, важный именно для интернациональных союзов. Мы приходим в иностранную семью со своими представлениями, стереотипами и предубеждениями насчет страны и культуры. Дав себе труд изучить «эмоциональную историю» этой семьи, мы сможем развенчать много мифов в нашей собственной голове и более адекватно оценивать происходящее.

9. Можно заниматься генеалогическими исследованиями, живя при этом за границей. В этом случае бывает нужна помощь родных, живущих на родине, хотя бы для того, чтобы от вашего имени оплачивать услуги архивов. И это прекрасный способ поддерживать с ними контакт!

10. Занимаясь генеалогией, неизбежно обрастаешь копиями документов (порой весьма старых!) на разных языках и фотографиями, сделанными в разных городах и странах. Показывайте это детям! Расширяйте их кругозор! Пусть чувствуют свою связь со всем миром, с разными странами, с разными религиями. Это даст им внутреннюю защиту, которая ой как понадобится при встрече с ксенофобами. И оградит от искушения быть ксенофобом их самих.

Можно много говорить о пользе генеалогии. Возможно, я еще продолжу этот список.

А пока, как желают друг другу генеалоги-любители,

Удачи в поиске!

Сегодня не будет ни глубокого анализа, ни умных выводов… Так, хочу поделиться бытовой зарисовочкой 🙂

Выхожу из детского сада с моими девчонками и встречаю индийское семейство в полном составе. С их мамой мы периодически общаемся о своем о мамском, сын ходит в «наш» садик, а дочка заканчивает первый класс в местной школе, тут же рядом, за углом. Мама с папой — очень приятные люди, поболтать с ними — одно удовольствие.

Я им: «О, хелло!», они мне: «О, хелло!» Зацепились родительские языки. Но наши дети тоже не лыком шиты, тут же с гиканьем и хохотом растворились в пространстве. Мы стояли трепались, а вокруг нас носился разноцветный смерч. Спасибо, хоть машины с парковки уже все разъехались.

Минут двадцать мы там простояли, потом стали вылавливать своих детей из водоворота светленьких и темненьких локтей, коленок и волос. Это было нелегко, о нет! Дети брыкались, расставаться не собирались и требовали «быть вместе всегда». По-польски.

А мы — русская мама и индийская мама — пытались убедить каждая своих детей пойти домой поужинать. Судя по интонациям, жестам и протестующим гримаскам детей, содержание речей, звучавших одновременно на русском и на панджаби, было практически идентичным. Только кабины переводчика-синхрониста не хватало.

И вот наконец мы разошлись, как в море корабли. По дороге домой девчонки делились впечатлениями, и я узнала много интересного.

— Мама, Аша умеет играть в ДУПОБÉРЕК! Она нас научила!

— Э… Во что??

— Ну в ДУПОБЕРЕК! Ты что, не знаешь? Это отличная игра! Жалко, что мы в саду в нее не играем!

Не сразу я сообразила, что же такое ДУПОБЕРЕК. Но когда сообразила — искренне поддержала это мнение. Правда, очень, очень жалко, что в детском саду не играют в эту игру. Особенно жалко, что в нее не играют воспитатели и руководство! Я бы с удовольствием присоединилась.

Итак, ДУПОБЕРЕК. Что такое «дупа» по-польски, думаю, можно не объяснять. А вот «бéрек» (berek) — это салочки! Попытки перевести название этой игры на русский чуть не довели меня до икоты. «Жопосалки» — прелесть как похабно звучит!

Смысл игры в том, чтобы, как в салках, бегать друг за другом, и «салить», хватая за эту самую дупу. Но это еще не все! Очень важным — если не самым важным — элементом игры является кричалка, которая в оригинале звучит так: «Бéрек, кибéлек, дýпка!» (Berek, kibelek, dupka!) То есть немного даже в рифму. В буквальном переводе на русский язык это: «Салки, сортирчик, жопка!» Ну замечательно же…

Понятное дело, что ДУПОБЕРЕК не индийское изобретение, а польское. Мало того, я не поленилась и пообзванивала знакомых польских мамулек из других районов Варшавы, и оказалось, что никто про ДУПОБЕРЕК не слышал. То есть это наш местный, районный, локальный колорит, который входит в обязательную программу для первого класса в местной начальной школе — той самой, что за углом.

Рано или поздно ДУПОБЕРЕК пришел бы в наш дом. И это прекрасно! Как вспомню, во что я сама в детстве играла… А умилилась я тому факту, что обучила моих детей польскому народному боевому кличу про «жопку» и «сортирчик» не озорная соседская оторва, а юная нежная индийская девочка.

Межкультурность, однако!

Мы знаем, что слово «семья» переводится на польский язык как «rodzina» (роджина) и обратно. Мы уверены, что произнося это слово на своем языке, русские и поляки имеют в виду одно и то же. Казалось бы, чего тут огород городить? А вот не тут-то было!

Давно хотела написать этнолингвистический пост. Уж очень я эту тему люблю: как слова, обозначающие в разных языках на первый взгляд одни и те же понятия, на самом деле описывают немного иную реальность. Вроде бы нюансы, но порой эти нюансы оказываются весьма и весьма важными. Особенно если речь идет о повседневности международной семьи.

В диссертации о русско-польских браках у меня набралось на целую главу материала о том, какие смыслы включает в себя понятие «семья» в русском и польском языках. Зачем я вообще начала это изучать? Так ведь мои респонденты постоянно об этом говорили!

Русские респонденты жаловались на разнообразные проявления польской «семейственности», которые ломали планы и мешали развернуться. Поляки недоумевали, почему их русские супруги не в восторге от воскресных семейных обедов, и делились опасениями насчет перспектив супружеского союза с человеком, для которого важнее пойти с детьми в кино, чем встретиться с тетей.

Сложные теоретические выкладки сегодня опущу, про это стоит написать отдельно. К тому же, разные научные школы используют разную терминологию, а мне бы не хотелось запутывать вас, Дорогие Читатели! Пока прошу поверить мне на слово: огромное количество абстрактных понятий, которые переводные словари дают как эквиваленты, в разных языках обозначают не совсем одно и то же. И пара «семья» — «rodzina», как оказалось, не исключение.

Открываем словарь

Два крупнейших русско-польских словаря дружно переводят «семью» исключительно как «rodzina», но в обратную сторону это уже не действует*! Русское слово «семья» оказывается недостаточным для того, чтобы вместить все смыслы польского слова «rodzina», поэтому авторы обоих словарей предлагают два варианта перевода: «семья» и «родня и родственники».

Давайте присмотримся к этому повнимательней и посмотрим, что же скажут нам словари русского и польского языков?

Во всех четырех наиболее известных русских словарях** в определении слова «семья» подчеркивается факт совместного проживания и «близость» родства. То есть одна семья по определению живет под одной крышей, а все, кто не поместился — это уже близкие родственники, но не «семья». Пусть даже очень близкие — мама, папа или брат взрослого, живущего отдельно с женой и детьми Васи. Когда наш абстрактный Вася женился и переехал в отдельную квартиру, про него стали говорить, что он «зажил своей семьей». А если Вася переехал в квартиру к теще? Как тогда? Вася с женой и ее родители — это две семьи под одной крышей, связанные родственными узами, или одна семья? Тут можно спорить, и это показательно, потому что в контексте польского языка спорить тут совершенно не о чем.

В польских словарях*** нет ни слова об «одной крыше»! В словарных статьях о слове «rodzina» упоминаются «люди, связанные родственными узами», «все люди, являющиеся потомками одного предка», «группа людей, связанные родством, включая уже умерших предков» — то есть сообщество, не ограниченное ни временем, ни пространством. Польская «rodzina» может быть разбросана по странам и континентам и все равно восприниматься как единое целое. Однако по-русски троюродного брата, живущего уже лет тридцать в другом полушарии, мы, имея своих супругов и детей, все же назовем родственником, а не членом конкретно нашей семьи.

Так что с точки зрения польского языка где бы ни жила васина жена, она и ее родители по-прежнему одна семья. А Вася — нет! Есть даже польская поговорка, которая вызывает ступор у всех русскоязычных, понимающих польский: «муж — не член семьи» («mąż to nie rodzina»). Звучит она обычно в контексте обсуждения супругами совместных планов, когда муж критично настроен к каким-то инициативам своей жены, особенно, если эти инициативы связаны с визитами у ее родителей… «Муж — не член семьи», так что не лезь, дорогой. Так вот «полушуткой, полусерьезно», как говорят те же поляки.

Еще одна любопытная деталь. В русских словарных статьях говорится о том, что «семьей» можно в переносном смысле назвать «группу людей, сплоченных общими интересами, работой, дружбой». Мы можем говорить о коллективе, который «как одна семья». Однако для поляков это совершенно непонятно. Семья это семья, даже если все друг с другом перессорились и не разговаривают, или если у всех разный образ жизни, интересы и ценности. А общность этих самих интересов и ценностей не в состоянии превратить в семью людей, не связанных кровными узами.

Заглядываем в мозг

Конечно, реальное употребление слова не всегда соответствует тому, что написано в словарях. Две команды лингвистов, русская и польская, провели исследование живых ассоциаций с наиболее часто употребляемыми словами****. Как это выглядело? Сажали человека, давали список из 110 слов-стимулов и просили написать рядом первое, что в голову придет. На все про все — 10 минут, так что времени на размышления действительно не было.

Среди слов-стимулов было и слово «семья». Сопоставление результатов довольно любопытно.

Польские ассоциации связаны с народностью и государственностью и однозначно иллюстрируют польскую идею «семья — оплот традиции» („rodzina ostoją tradycji”): „Польша”, „святость”, „вера”, „народ”, „устои”, „твердыня”. Среди русских ассоциаций не было ничего подобного! Этот ассоциативный ряд имеет свои исторические причины, о которых я еще обязательно напишу.

Польские ассоциации указывают на семейные встречи как на важный элемент функционирования семьи: „гость”, „стол”, „встреча”, „праздники”, „обед”. Изучая русские ассоциации, трудно сделать вывод о том, что конкретно происходит в жизни такой смоделированной «семьи», поскольку среди всех записанных исследователями ассоциаций были только две подобного рода, и то единичные: „ужин за столом” и „дискуссии”.

В отличие от польских ассоциаций, русские крутятся вокруг совершенно иной темы — человеческих взаимоотношений: „дружная”, „дружба”, „любовь”, „счастье”, „счастливая”, „добро”, „тепло”, „радость”, „близость”, „веселье”, „взаимопонимание”, „все вместе”, „гармония”, „доверие”, „искренность”, „спокойствие”, „удовольствие”. Это не полный список. Польские ассоциации из этого понятийного круга тоже были, но единичны.

Разумеется, идиллии не существует. И русские, и поляки, принявшие участие в эксперименте, давали и негативные ассоциации. Однако их профиль был разный, и это тоже очень интересно. Польские негативные ассоциации более абстрактны, касаются семьи как явления: „ничтожность/тщетность/бренность” (сложно oднозначно перевести очень емкое польское слово «nicość»), „ссоры”, „проблемы”, „жаль”. Русские ассоциации описывают скорее конкретные проблемы и состояния: „разбита”, „развод”, „разлука”, „рутина”, „оковы”, „заноза”, „тяжело”, „сложно!”, „ужасно”.

Изучаем СМИ

В польской прессе***** тема семьи так или иначе присутствует в самых разных газетах, журналах и телевизионных программах. О том, что такое «традиционная семья» (что бы это ни обозначало), хорошо это или плохо, на какую поддержку со стороны правительства должна рассчитывать и как должна выглядеть «правильная» семья, до хрипоты спорят сторонники разных политических и идеологических движений.

И это дискуссия гораздо более яростная, чем в России! Не уверена даже, что можно вообще говорить о какой-либо серьезной дискуссии о семье в российских СМИ, не считая эмоционального обмена мнений насчет ювенильной юстиции, проблемы усыновления сирот и пособий для многодетных. А к официальным призывам укреплять семейственность в патриотических целях мало кто относится серьезно.

То, что мы получаем из СМИ, влияет на наше мышление, хотим мы этого или нет. И отголоски дискуссий о семье, феминизме, патриотизме и традициях в польских головах непросто осознать и переварить головам русским.

Выводы?

И вот теперь у меня дилемма. Формулировать выводы или лучше нет? Ученый борется во мне с семейным консультантом. Кажется, консультант все же побеждает.

Выводы из сравнения двух социальных явлений в разных странах — вещь небезопасная. Выводы невозможны без генерализации, а в случае темы «семья» генерализация может стать ненужным аргументом в супружеском споре. «Вы все такие, а мы вот не такие, это научно доказано!» — и все. Конфликт разгорается с новой силой. Нет, я не могу себе такого позволить.

Дорогие Читатели! Главный вывод из этой статьи вот: за словами «семья» и «rodzina» стоят разные ассоциации, разные понятия и немного разная субъективная реальность, если можно так выразиться. Стоит об этом помнить, входя в семейную систему поляков. И внушить эту мысль своим польским любимым, входящим в вашу семейную систему. В конце концов, все это очень интересно! И позволит избежать лишних конфликтов, разумеется.

_______

* Wielki słownik rosyjsko-polski, red. J. Wawrzyńczyk, M. Kuratczyk, E. Małek, A. Gołubiewa, M. Bartwicka, A. Wawrzyńczyk, 2004 Warszawa

Большой русско-польский словарь, (t.1, t.2), red. A. Mirowicz, I. Dulewiczowa, I.
Grek-Pabisowa, I. Maryniakowa, wyd. VIII, 2004 Warszawa.

Wielki słownik polsko-rosyjski (t. 1, t. 2), red. D. Hessen, R. Stypuła, wyd. V., 1998
Warszawa.

Wielki słownik polsko-rosyjski, red. J. Wawrzyńczyk, 2005 Warszawa.

**Большой толковый словарь современного русского языка, автор-ред. Д. А. Ушаков,
ред. Т. Никитина, 2009 Москва.

Толковый словарь русского языка С. И. Ожегова, ред. Л. Скворцов, 2012 Москва.

Новейший большой толковый словарь русского языка, ред. С. А. Кузнецов, 2008 Санкт-Петербург – Москва: Рипол-Норинт

Новый словарь русского языка. Толково-словообразовательный, ред. Т. Ф. Ефремова, 2000 Москва: Русский язык

***Słownik współczesnego języka polskiego, red. B. Dunaj, 1996 Warszawa: Wilga

Uniwersalny słownik języka polskiego, t. 1-6, red. St. Dubisz, 2003 Warszawa.

Słownik języka polskiego w 3 tomach, red. M. Szymczak, 1978-1981 Warszawa: PWN

Wielki słownik języka polskiego, red. P. Żmigrodzki, 2007-2012 Kraków. Словарь существует только в версии он-лайн

**** Проект по созданию польского ассоциативного словаря проводился при участии сектора психолингвистики Института Языкознания РАН под методическим руководством Н. В. Уфимцевой. В основу польского эксперимента легли разработки «Славянского ассоциативного словаря», что позволило проводить сравнительные исследования русского и польского материалов.
*****

I. Bielińska-Gardziel, 2009, Stereotyp rodziny we współczesnej polszczyźnie, Warszawa.

B. Krzesińska-Żach, Obraz rodziny kreowany w mediach (i przez media) — na przykładzie wybranych seriali telewizyjnych, в: Media elektroniczne – kreujące obraz rodziny i dziecka, pod redakcją Jadwigi Izdebskiej, Trans Humana Wydawnictwo Uniwersyteckie, Białystok 2008, s. 200-206.

Тучкова В. В., 2012, Отражение семейных ценностей в российских СМИ, в: Известия Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена, № 150, s. 158-163.

Тучкова В. В., 2012, Современная семья в зеркале российского телевидения, в: Медиаскоп, № 2.

Кто приносит детям подарки в декабре? Оказывается, это очень трудная философско-теологическая дилемма.

Папа, — спросила моя без малого шестилетняя дочь. — Иисус невидимый?

— Невидимый, — ответил озадаченный муж.

— И на его Рождество я получаю подарки?

— Ну, получаешь, — подтвердил муж и уже открыл рот, чтобы развить тему, но…

— А чем он тогда отличается от Санта-Клауса? И почему, если день рождения у него, подарки получаю я?..

Челюсть мужа с треском упала на пол. А дочка смотрела любопытными голубыми глазами и ждала ответа.

Можно было бы развить затронутую в предыдущем посте тему поп-культуры и Рождества, однако мне как матери особо интересен один конкретный аспект этой проблемы.

Так кто же все-таки приносит подарки?! Вот он, ключевой вопрос, с которым рано или поздно сталкиваются наши дети. Однако если в России правильный ответ нужно выбрать из двух вариантов (родители или Дед Мороз?), то в Польше — из шести! Родители, Святой Миколай (то есть аналог американского Санта-Клауса), ангел, «звездочка», загадочный «Гвяздор» или Иисус Христос? Или даже из семи, если посчитать и Деда Мороза, у которого тоже есть свои сторонники. Вот и думай, русская мама, думай…

В декабре хорошо быть польским ребенком! Ну или ребенком в Польше. Подарки сыпятся, и сыпятся, и сыпятся со всех сторон весь месяц.

6 декабря — день Св. Николая, в польской традиции так называемые «Миколайки». На Миколайки принято… да-да, дарить детям подарки. В Варшаве, где я живу, подразумевается, что это всякие приятные мелочи, которые детки с радостным писком извлекают утром из-под подушки, из носка или из ботинка (это уж кому что нравится): конфетки, маленькие куколки для девочек и машинки для мальчиков, фломастеры с раскрасками, небольшие паззлы… А вот в других регионах Польши, насколько я знаю, бывает и по-другому.

Если родители в районе 6 декабря идут в гости — можно быть уверенным, что ребенок получит «миколайко́вый» презентик от хозяев. Ну и, разумеется, подарки «от Миколая» в детском саду! Как правило, это разного рода развивающие игры и плюшевые игрушки. На самом деле, конечно, это подарки от родительского комитета, однако вручает их… Ну, с трех попыток, кто же их вручает? Правильно, Святой Миколай собственной персоной.

В этом году мои девочки пошли в новый, с иголочки, детский сад, и к ним добрый дедушка с мешком подарков приходил аж три раза. Первый раз — персонально к директору, вручить в качестве подарка табличку с названием детского сада! Да-да, официальное открытие сада оттягивали аж до декабря и подгадали под «Миколайки». До сих пор не знаю, что об этом и думать. Второй раз — поплясать с малышней в актовом зале. Плясали почему-то после обеда, и так активно, что дети прямо в процессе выключались. Я ждала моих девчонок в фойе и смертельно перепугалась, увидев первого «бездыханного» мальчика, которого куда-то уносили воспитательницы. Оказалось — дрыхнет! Третий раз — сфотографироваться персонально с каждым ребенком и вручить подарки.

Ну а потом приходит, собственно, Сочельник по григорианскому календарю. Во всех знакомых мне польских домах именно в Сочельник, а не рождественским утром, дети получают основную порцию подарков — рождественских. Подарки складываются под елкой, и после традиционного ужина и, для желающих, пения «коленд» наступает самое главное — с перспективы детишек — событие Рождества. Рас-па-ко-вы-ва-ем!!!

Да, в декабре хорошо быть польским ребенком. Но быть РУССКО-польским ребенком — еще лучше! Потому что у польских детей с Рождеством период подарков все-таки заканчивается, а вот у русско-польских — ха!

В нашей семье мы делим подарки на «рождественские» и «новогодние». Конечно, моя наблюдательная дочка не могла не заметить сей странности. В этом году она пыталась объяснить младшей сестре, что мы отмечаем «первое Рождество» и «второе Рождество». Мне пришлось изрядно пошевелить мозгами, чтобы доходчиво растолковать моим любознательным красавицам, чем «второе Рождество» отличается от Нового Года. И, кажется, удалось.

Однако все самое интересное впереди! Через год девчонки будут старше, и вопрос наверняка снова встанет ребром. Так что я уже морально готовлюсь объяснять про Рождество «по старому стилю» и Старый Новый Год!

И закупаться подарками, соответственно.

На рождественских утрениках в польском детском саду русская мама получает незабываемый заряд бодрости

Актовый зал в детском саду. На сцене — трехлетки в рядок. Рождественскй мюзикл в исполнении малышатской группы польского детскаго сада — это нечто!

У большинства юных актеров на голове гордо красуются белые шестиконечные звезды. Согласна, несколько неожиданно. Однако в данном случае это Вифлеемские звезды, а не Маген Давид’ы. Главное — вовремя это сообразить.

Крайний мальчик слева как заткнул уши в самом начале представления, так и стоит.

Крайний мальчик справа одет в костюм библейского Иосифа: полосатый халат (вряд ли Иосиф именно в таком ходил, ну да ладно), платок на голове, посох. Этим посохом на протяжении всего представления Иосиф методично лупит себя по лбу.

Девочка в костюме Марии больше вжилась в канонический образ. Явно гордясь возложенной на нее ответственностью, она не сводит глаз с пупса в деревянной колыбельке у своих ног и даже забывает петь.

Девочка с огромными голубыми глазами периодически в приступе застенчивости прячет лицо в задранную юбку. Еще бы — рядом с ней отплясывает Елка, привлекая внимание зрителей.

На Елке чумовая зеленая шляпа с блестками и много-много блестящих игрушек и гирлянд! Эти гирлянды, не отрываясь от основного процесса, пытается прибрать к рукам моя дочура.

Детишки наши очень стараются! Читают короткие стишки про Святого Миколая и про подарки, хором поют песенки и танцуют. Родители умиляются и чешут в затылке. Тексты со сцены звучат те еще… Ну что поделать — Рождество давно стало элементом поп-культуры, и не только в Польше. А поп-культуру нужно как-то адаптировать для дошколят. В результате получается гремучая смесь евангельских мотивов, светской символики и консумпционистических призывов. В смысле, про как можно больше подарков.

Понятно, что сейчас везде так, но я не могла не хихикать, слыша, например, следующую песенку на мотив известной польской рождественской песни:

Иисус, стань мне братиком
Я всем с тобой поделюсь:
Дам тебе мои кубики лего,
Дам тебе плюшевого мишку!

Хотя справедливости ради надо сказать, что раз на раз не приходится. Мне глубоко в душу запало представление, которое несколько лет назад подготовила группа моей старшей дочки. Несмотря на то, что актерами были тоже трехлетние детки, та программа больше напоминала средневековые мистерии: был сюжет, были эмоции. Девочка в бело-голубом костюме до пят (в католической традиции это цвета Богородицы) очень трогательно баюкала пупса. Три Короля в настоящих коронах (в православной традиции это Три Волхва) гордо вышагивали, как настоящии монархи, держа в руках Дары. Ни про елку, ни про подарки, ни про Святого Миколая не было сказано ни слова.

Любопытно, что эти детские рождественские представления называются раз «гвяздка» (Gwiazdka)- «звездочка», раз «яселка» (Jasełka) — «ясельки». В чем разница и есть ли она вообще, я пока так и не поняла.

Отдельная песня — позволю себе этот невинный каламбур — это рождественские «коленды». Я не рискну просто перевести это слово как «колядки», потому что соответствие русских «колядок» и современных польских «коленд» — вопрос неоднозначный. Так что пусть будут просто «коленды».

Стандартный набор польского дошкольника — это 6-7 «коленд», среди которых есть и довольно длинные, с трудной мелодией и не всегда понятным текстом. Еще бы — некоторым песням по двести, а то и триста лет! В связи со спецификой этого жанра случаются конфузы. Так что декабрь в Польше — это время, когда родители дошколят соревнуются, чье чадо лучше извратит оригинальный текст «коленды». А чада вовсю оправдывают надежды.

Латинский фрагмент Gloria, gloria in excelsis deo («Слава в вышних Богу») можно понимать и петь как «Голиат…» (т.е. Голиаф). Мальчик из этой истории отличился тем, что звонким голосом спросил: «Мама, а кто такой этот Голиаф?» в костеле, воспользовавшись моментом тишины после того, как все прихожане хором исполнили этот гимн.

С этой фразой вообще много проблем. В польском переводе она входит в другую «коленду»: «Хвала на высокощчи…» (Chwała na wysokości…). Моя дочка никак не могла выговорить это сложное для нее слогосочетание и пела «Чпала на высокощчи…», вызывая восторг всех взрослых, которые-то знают, что «чпачь» по-польски — это принимать наркотики. Вскоре лирическая героиня завязала, но все равно некоторое время продолжала проказничать и «щипала» «на высокощчи».

Напевшись в саду польских «коленд», старшая дочка пришла ко мне с закономерным вопросом насчет аналогичных русских произведений этого жанра. Оказалось, что я знаю минимум пять песен про елочку, но ни одной про Рождество. К счастью, интернет не подвел, и дочка выбрала себе красивую песенку. Песенка пошла хорошо, за исключением одного фрагмента: «Ладан, золото и смирну принесли Ему».

Сначала я узнала, что «три великих мудреца» принеслу Младенцу Иисусу «еду».

Потом я узнала, что они принесли ему «спирту».

Потом я наконец догадалась объяснить бедному ребенку, что такое «смирна», «ладан» и, на всякий случай, «в невзрачном месте». Во избежание, так сказать.

Эту песню дочка даже спела на представлении в детском саду. Да-да, по-русски! Воспитательнице очень понравилась идея международных рождественских акцентов, и она включила песню в сценарий.

Рождественский репертуар старшей группы был, конечно, сложнее, чем у малышей. Был танец с белыми лентами «Аллелуя», танец роботов и танец пингвинов, много стихов про подарки и, разумеется, «коленда», которую ребята пели по очереди в микрофон с большой сцены.

А как же Дед Мороз, спросите вы? Неужели никто не приходил в сад и не дарил детям подарки?

А то! Конечно, приходил. Раза три…

Но об этом — в следующей статье!

PS. Я никогда не публикую фотографий чужих детей без разрешения их родителей, да и фотографии моих собственных детей не люблю выкладывать в интернет, поэтому прошу прощения за отсутствие репортерских иллюстраций.

Безумный русско-польский язык наших детей

Однажды моя старшая дочка поцарапала себе палец. Ей тогда еще не было и трех лет. С этим пальцем она побежала жаловаться не ко мне, а к сестре:

– Бо́ли ги́ля! Ой-ой-ой!

Сестра, понятное дело, впечатлилась. Я тоже, но не столько пальцем, сколько самой жалобой. Девоньки мои увлеченно рассматривали микроскопическую ссадину, а я смотрела на них и думу думала. На каком же языке они будут говорить, когда повзрослеют? Получится ли у нас с мужем вырастить из них полноценных билингвов? Или все-таки нет?..

Дома мы говорим между собой по-русски. Однако вокруг нас – Польша. И все говорят, соотвественно, по-польски. Все – это бабушка и прабабушка, подружки из детского сада, умиляющиеся ангелоподобным светленьким головкам тетеньки в парке. Наконец, наши друзья, которых не отпускают по домам без игры «в волка, который ест детей». В итоге недоеденные волком дети моментально переключаются с русского языка на польский и обратно, прекрасно выражают свои мысли на обоих языках, но… регулярно их путают. И ладно бы, невелика беда, главное – быть последовательным, не смешивать языки самому (как советуют на сайтах, посвященных воспитанию двуязычных детей) и все будет хорошо! Однако русский и польский слишком похожи, чтобы можно было обойтись малой кровью. Увы.

В итоге наш главный враг – языковая интерференция. Две языковые системы как бы накладываются друг на друга, а на выходе получается вот именно то, что мне, как и всем «детным» русскоязычным жителям Польши, приходится расшифровывать каждый день.

Самое забавное – это, конечно, интерференция на уровне слов.

Пресловутая «гиля» обозначает пальчик. А началось все с того, что польская бабушка любила щекотать пузище карапузища, приговаривая, как каждая нормальная польская бабушка:

– Gili-gili-gili-gili!

Из этого дочура сделала вывод, что раз щекочут пальцами, значит, палец называется «гиля». При этом забавно то, что «гиль» (gil) на польско-мамском языке обозначает соплю, а Ниагарский водопад соплей польские мамы называют «гиле» (gile).

Этот пример может показаться несколько натянутым, ведь такого рода словечки двух-трехлетки производят по сто штук в день, и для этого вовсе не обязательно взрастать одновременно в двух языках. Однако на базе только русского языка осмысленно (!) обозвать пальчик «гилей» вряд ли получится, да и польские мамы в первую очередь проассоциируют «гилю» с соплями.

Еще одно словечко моих русско-польских девочек, которое прекрасно иллюстрирует идею интерференции на уровне слов, это «ласко́тно» (или, как вариант: «ласкоти́чно»). «Щекотать» по-польски – «ласко́тачь» (łaskotać), а «Щекотно!» – «Ласко́че!» (Łaskocze!). Дочка проявила немалое языковое чутье и объединила две словоформы, получив прелестный гибрид.

А вот слово, которое уже начинает на полном серьезе выводить меня из себя, так как я слышу его каждый божий день: «пораскра́сить». Это, конечно же, дитя любви польского «помалёвачь» (pomalować) и русского «раскрасить». У него еще есть кузен: «пораскра́шенный», от которого у меня тоже начинается скрежет зубовный.

Из той же серии – словечко «попыха́ть», являющее собой нечно среднее между польским «попы́хачь» (popychać) и русским «пихать». А может быть, и просто заимствованием из польского языка. Не будем вдаваться в академическую дискуссию.

– Не попы́хай меня!

– Мама, это она меня попыха́ла! — лейтмотив общения нежно любящих друг друга сестер, когда они дома. Под этот лейтмотив мы с мужем учимся постигать дзен…

Взрослея, моя принцесса перестала говорить «Ги́ля бо́ли!», но мне от этого легче не стало. Казалось бы, все нормально, чего я придираюсь? «Гиля» стала пальчиком, а «бо́ли» со временем трансформировалось в нормальное человеческое «боли́т». Но ведь фраза: «Эй, ты что, меня же боли́т!» – это не по-русски. «Эй, ты что, мне же больно!» – вот это по-русски. А «меня же боли́т» – нет-нет, это польский, это «boli mnie». И это режет слух.

Таким образом, в нашу жизнь вошел очередной непрошенный гость – интерференция на уровне синтаксиса, то есть строения словосочетаний и предложений. И с этим бороться уже намного сложнее.

– Мне холодно в ручки! — жалуется дочка, но отказывается надевать перчатки. Ну или «в ножки», если отказывается надевать носки.

– Мама, смотри, мне получилось! — хвастается, когда последний «пузль» (еще одно отличное русско-польское словечко) в паззлах встает на свое законное место.

– У меня пять лет, а у Юльчи уже целых шесть! — сокрушается после дня рождения подружки.

Вроде бы мелочи. И так понятно, что ребенок хочет сказать. Конечно, понятно! Непонятно только, на каком языке он это делает. Сейчас это не проблема. Проблема будет позже, когда ребенок-подросток приедет на каникулы к бабушке в Россию, и его начнут дразнить во дворе. И еще позже, когда ребенок-выпускник захочет сдавать экзамен по русскому языку, абсолютно уверенный в том, что владеет им в совершенстве, и будет весьма удивлен результатом.

Не обошла наш дом стороной и интерференция на уровне грамматики. Правда, я думала, что все будет намного труднее. Но как раз с этим зверем мы справились на удивление быстро и безболезненно.

Чаще всего дочка добавляла польское окончание первого лица единственного числа «-ам» к глаголам в прошедшем времени. И звучало это так: «Я вы́пилам молочко», «я пришла́м», «я сде́лалам», «я пла́калам»… Что интересно, ударения дочка ставила русские.

Была еще ошибка, типичная для всех поляков, изучающих русский язык, а именно, использование окончания «-ах» вместо «-ам» в существительных в предложном падеже после предлога «по». Вот оно, коронное, замечательное, такое типичное русско-польское:

– Бабушка, мы не сможем поговорить с тобой на скайпе завтра, мы весь день будем ходить по склепах!

Пик подобного рода ошибок пришелся на возраст три-четыре года у старшей дочери, и как-то резко сошел на нет в пять. До сих пор мы еще боремся с мешаниной в разных падежных окончаниях, но это уже, наверное, придется исправлять в процессе изучения орфографии.

Эту тему можно развивать бесконечно, и я, думаю, еще не раз к ней вернусь. Мои записки разрастаются в геометрической прогрессии и расползаются по всему дому. Последняя партия увековеченных детских словечек и фразочек пала жертвой «папиного коричневого молочка», то бишь кофе, и, к сожалению, сильно «зали́лась». Ну ничего, насобираем еще!

Сталкиваясь с чужеродным миром, мы всегда его оцениваем, как любое другое явление. Таково уж свойство человеческой психики. Любопытно, что чужеродность все воспринимают по-разному. Но как? И почему? И как оценить свои собственные реакции?

Как там у нас с межкультурной восприимчивостью? Часть 1

В первой части этой статьи речь шла о модели развития межкультурной восприимчивости Мильтона Беннетта (DMIS). Согласно его теории, восприятие чужеродности эволюционирует от этноцентрического к этнорелятивистскому подходу. В предыдущем посте я рассказывала о стадиях этноцентрического этапа. Этот же будет посвящен стадиям этапа этнорелятивистского.

Теория относительности на новый лад

Беннетт считает, что, отойдя от этноцентрического восприятия иной культуры, человек начинает в какой-то степени следовать принципу «все в мире относительно». Речь не идет ни о нравственной разбалансировке (установка типа: «Нет ни добрых поступков, ни злых, все зависит от точки отсчета!»), ни о радикальной смене системы ценностей. Но о чем же тогда? Ведь слово «релятивизм» подразумевает как минимум размытость критериев, если вообще не их отсутствие.

Понять, что же такое беннеттовский этнорелятивизм, можно, представив себе фокус в фотоаппарате (да простят мне фотографы эту безграмотную метафору). В фокусе все четко, хорошо видно и понятно. Пространство вне фокуса — размыто, неясно, оставляет большой простор для домыслов и воображения. Переход на этнорелятивистский этап восприятия чужеродности — это смещение «фокуса» со своей национальной культуры. Но куда же он смещается? Это зависит от конкретной ситуации данного человека, а также от того, что именно стало стимулом для такой метаморфозы.

Представим себе, что Иван Иванович в силу обстоятельств стал тесно и регулярно общаться, например, с индийцами и ездить в Индию. Но только туда! Иван Иванович, Россия и Индия. Вероятнее всего, рано или поздно в его восприятии Россия и Индия станут странами, которые чем-то сильно отличаются от всего остального мира. В его «фокусе» окажутся одновремено обе эти страны и обе культуры. Иван Иванович уже не сможет размышлять на тему, что лучше, а что хуже — индийская культура (обычаи, ценности) или русская. Обе «свои»! Обе правильные! Конечно, везде есть недостатки, но в целом… Однако весь остальной мир может так и остаться для Ивана Ивановича в категории «чужие». Таким образом, этнорелятивизм Ивана Иваныча будет распространяться лишь на две страны.

Представим себе и другие ситуации. Петр Петрович устроился на работу в международную компанию и по работе ездит по разным континентам, непосредственно общаясь с местными сотрудниками и партнерами. Вася поступил в заграничный университет, поселился в международном общежитии и попал в среду абсолютной культурной мешанины. А Сергей, будучи русским, женился на, допустим, американке Тине, у которой мама — выросшая в Нью-Йорке дочь итальянских эмигрантов, папа — сын кубинки и американца, отчим — мексиканец, а лучшая подруга — филиппинка. Бывает такое, бывает, и вовсе не так редко… И Петр Петрович, и Вася, и Сергей, скорее всего, по прошествии какого-то времени с удивлением обнаружат, что никакого «фокуса» у них больше вообще… нет. В «фокусе» весь мир, даже те регионы, о которых они знают понаслышке. Да и граница между «своими» и «чужими» как-то начинает размываться… Все культуры «правильные» (в том числе и «чужие»), и во всех культурах есть какие-то множественные нелицеприятные моменты (в том числе и в «своей»). В случае этой троицы этнорелятивизм будет универсальным, будет охватывать весь земной шар.

Свой среди своих

По Беннету, человек на этнорелятивистском этапе восприятия межкультурных различий, проходит очередные три стадии. Нумеровать я их буду с четвертой (первые три стадии — этап этноцентрический, описано в предыдущем посте), чтобы не нарушать оригинальную беннеттовскую концепцию.

Четвертая стадия — внутреннее согласие с тем, что в мире действительно существуют разные культуры.

Одно дело — знать это умозрительно. И совсем иное дело — действительно осознать это. Среди моих знакомых есть люди, которые, попав в мультикультурную среду, прекрасно помнят сам момент этого «прозрения».

Открытие же заключалось вот в чем. За каждым (!) иностранцем стоит целый мир, целая сложная мировоззренческая система, не менее сложная, чем моя собственная. Если иностранец пытается говорить на моем языке, я должен радоваться за него, а не смеяться над нескладностью и неблагозвучием его речи, ведь мой родной язык для него — такой же иностранный, как для меня — его. Его обычаи, праздники, верования и ассоциации не менее ценны, чем мои. А мои — не более ценны, чем его! Я могу часами с гордостью рассказывать ему о богатстве моей культуры, о величии и трагизме поворотных пунктов в истории моего государства и об уникальности моего национального менталитета. Но ведь он тоже может часами рассказывать мне о богатстве, величии, трагизме и уникальности, с не меньшей гордостью. А о моей стране он знает не больше, чем я — о его. Мы на равных.

На этом этапе и осознание проблемы, и межкультурная восприимчивость совершают огромный скачок вперед. Итог: уходит покровительственное отношение, пренебрежение или враждебность, приходит искренний интерес. И вот тогда нам начинают по-настоящему рассказывать и показывать. А мы начинаем по-настоящему узнавать.

Пятая стадия — адаптация к иной культуре.

Вот тут-то и начинается самое интересное. Беннетт называет это «интернализацией иного мировоззрения при помощи эмпатии». В переводе на человеческий язык это обозначает, что я могу как бы «примерить на себя» «культурное платье» иностранца. Примерить, полюбоваться на себя, показаться другим, а потом снять. Я могу представить себе, как думает этот иностранец, и понимаю, почему он именно так себя ведет.

Здесь уже мало собственно установки «все равны, как на подбор», этот этап невозможен без информации. Но, с другой стороны, от информации толку тоже не будет, если она вызывает внутренний этноцентрический протест. На этом этапе восприятия чужеродности европейская девушка, будь она хоть трижды феминисткой и нудисткой, путешествуя по мусульманским странам Ближнего Востока, не будет щеголять голыми ногами, прикроет попу туникой и оденет на голову платочек. И купаться будет хотя бы в шортиках и футболке, а не в бикини. И все это без малейшего раздражения, добровольно и с интересом: «Так вот как чувствует себя в платке арабка! А как же она чувствует себя с закрытым лицом? Может, проверить?..» На этом этапе европейский специалист, приехавший в Японию на год работать в крупной компании, не будет спорить с начальством, в лоб требовать повышения и самостоятельно реорганизовывать работу в отделе. Он будет вести себя как японец, чтобы по-японски реализовать свои мужские амбиции. Конечно, оба они потом вернутся к себе домой, снимут свои «маскарадные костюмы» и аккуратненько повесят их в шкаф. Понадобится — вынут.

Один из героев романа пакистанской писательницы Камили Шамси «Выжженные тени» именно таким образом вживается в чужое для него общество. В среде афганских моджахедов он афганский моджахед, в Штатах он американец. Идеально копируя модели поведения и реакции, понимая логику иного мышления, он все равно остается самим собой: пакистанцем Резой, сыном индийца и японки.

Шестая стадия — интеграция в иную культуру и способность переключать культурный код.

А вот герой романа Хари Кунзру «Без лица» каждый раз по-настоящему перевоплощается, меняя не только привычки и реакции, но и имя, и личность. В одном теле представителя золотой молодежи, чистокровного индийца Прана Ната в течение нескольких лет сменяют друг друга британский бастард Чандра/Роберт, чистокровный англичанин Джонатан Бриджман и человек без расы и без происхождения.

Кунзру описал, конечно, экстремальный вариант переключения культурного кода, на то она и беллетристика. В жизни беннеттовская интеграция проявляется гораздо более мирным путем. Ребенок из смешанной семьи, социализованный одновременно в двух культурах. Или второе поколение эмигрантов, которое еще «там», но уже «тут». Или на удивление гибкий интеллектуально человек, который в силу обстоятельств часто меняет страны проживания, не возвращаясь при этом к себе на родину. Или энтузиаст идеи мультикультурности, который сознательным усилием вырвал себя из контекста своей родной нации и стал гражданином мира.

Такие люди в состоянии мгновенно переключаться. Два часа назад он был и чувствовал себя стопроцентным британцем, лондонским клерком-«белым воротничком», немного чопорным, пунктуальным, с безукоризненной мимикой сотрудника корпорации. Сейчас он в джинсах и футболке сидит в маленьком прокуренном рестаранчике, громко смеется и бурно жестикулирует. Иранец среди иранцев. Как в Тегеране, будто и не уезжал. Спроси у него: кто он? В лучшем случае не ответит.

На мастер-классах у самого Беннетта из уст участников, находящихся на шестой стадии восприятия чужеродности, звучали такие фразы:

— Я мост между культурами, которые я знаю.

— Я не принадлежу к какой-то одной культуре.

— Наш мир — мультикультурен, как же можно замыкать свое мышление в рамках только одной культуры?!

Мало того. Шестая стадия — это еще и способность одновременного применения разных культурных рамок, оценки с различных культурных перспектив. Если б я была американкой и в то же время японкой, как бы я оценила Хиросиму? А Перл-Харбор?.. Вот именно…

И как это применять?

Как любая модель, DMIS несколько упрощает действительность. Едва ли найдется много людей, которые могли бы быть ходячей иллюстрацией какой-либо беннеттовской стадии (хотя я могла бы назвать парочку таких…). Большинство из нас находится все же на каком-то промежуточном этапе. А вот между чем и чем — над этим стоит задуматься.

От чужеродности и мультикультурности нам уже никуда не деться. Это мир, в котором мы живем.

Сталкиваясь с чужеродным миром, мы всегда его оцениваем, как любое другое явление. Таково уж свойство человеческой психики. Любопытно, что чужеродность все воспринимают по-разному. Но как? И почему? И как оценить свои собственные реакции?

Когда мы с одногруппницей переступили порог международного общежития в Варшаве, первым человеком, которого заинтересовал наш приезд, был чернокожий парень из Гвинеи. Назовем его Маду (хотя на самом деле звали его по-другому). Несколько дней он практически не вылезал из нашей комнаты, а потом приехали другие ребята из Африки, и наш новый приятель переключился на них. Было очень интересно и забавно наблюдать за разнообразием реакций на Маду, которые выдавали наши соседи-славяне. Кто-то откровенно шарахался. Кто-то старался игнорировать, даже во время общего чаепития! Кто-то робко пытался поддержать разговор, используя любую возможность, чтоб сбежать. Маду угощал нас собственноручно приготовленным по традиционному гвинейскому рецепту рисом с курицей, но почти все отказывались (дураки, это было потрясающе вкусно!). Он с интересом расспрашивал нас о наших биографиях и странах, но лишь одна девушка проявила вежливый интерес. И еще одна — искренний. Тогда я над этим представлением просто тихонько хихикала и не делала никаких выводов. А вот сейчас я понимаю: для всех нас, студентов и аспирантов из стран СНГ, общение с жизнерадостным Маду было первым опытом настоящей чужеродности, первым соприкосновением с «жизнью на другой планете». И наши реакции на «инопланетянина» могли бы многое рассказать о нас самих.

Говоря о столкновении с чужеродностью, я имею в виду в первую очередь впечатления от контакта с иностранцами и заграничной действительностью, с которой раньше не приходилось соприкасаться вплотную. Хотя, разумеется, сам по себе спектр «непривычного» гораздо шире, но о реакциях на неожиданности пусть размышляют психологи. Мы же посмотрим, что интересного придумали социологи и специалисты по межкультурной коммуникации.

Американский ученый Мильтон Беннетт, основатель Исследовательского Института Межкультурного Развития (Intercultural Development Research Institute), разработал специальную шкалу для оценки отношения данного конкретного человека, во-первых, к самому факту культурного разнообразия, а во-вторых, к межкультурной ситуации, с которой этот человек столкнулся. Строго говоря, разработал он модель, которая показывает, как изменяется отношение человека к чужеродности, однако оказалось, что этой модель удобно пользоваться еще и как шкалой. Сейчас шкала Беннетта активно используется в различных образовательных программах, в том числе тренингах по развитию навыков успешной межкультурной коммуникации.

Что же можно измерить на шкале Беннетта?

Беннетт назвал свою модель «Developmental Model of Intercultural Sensitivity» (DMIS) и ввел таким образом особое понятие — intercultural sensitivity. Адекватно перевести это на русский язык довольно сложно. Модель развития межкультурного — чего?.. Чувствительности? Этот дословный перевод сразу же навевает ассоциации с сентиментальностью, а перед глазами встает тургеневская барышня, прослезившаяся при виде группы японских туристов с фотоаппаратами. Восприятия? Слишком общо и механистично. Речь же идет, во-первых, об общем понимании проблематики межкультурного общения, пусть даже не столько осознанном, сколько инстинктивном. И, во-вторых, о степени открытости/закрытости к тому, что предлагает иной культурный контекст. Я бы предложила сразу два слова: «сознательность» для первого пункта и «восприимчивость» для второго. Каждое из них точнее выразит значение intercultural sensitivity в зависимости от того, что именно мы пытаемся оценить при помощи этой шкалы.

Этноцентризм и этнорелятивизм

Согласно Беннетту, человек, эволюционирующий в своем отношении к проявлениям чуждой ему культуры, проходит два этапа.

Сначала восприятие этноцентрично, т.е. все непонятные явления оцениваются исключительно сквозь призму своих собственных культурных установок. Мало того, этноцентрическое восприятие предполагает, что «наше, родное» — оно по определению единственно правильное и хорошее.

Противоположностью такого подхода является т.н. этнорелятивизм. «Я понимаю, что все культурно обусловлено, и конкретные элементы чужой действительности, которые меня шокируют, нужно рассматривать в первую очередь в культурном контексте, и уже лишь потом с точки зрения моей этики и морали. То, к чему привык я, точно так же может шокировать человека из другого полушария. Моя культура — не эталон, хотя, мне, конечно, приятно было бы так думать. Но и в других культурах и обычаях есть своя прелесть, что-то не грех и позаимствовать». Приблизительно так думает человек, дошедший в своем восприятии до этапа этнорелятивизма.

Но как же выглядит переход от одного этапа к другому?

«Весь мир — моя нора»

На этапе этноцентричного восприятия чужой культуры, по Беннетту, последовательно сменяют друг друга три стадии.

Первая стадия — это отрицание самого факта существования каких бы то ни было межкультурных различий.

Культурные различия?.. Чего-чего?.. Это знание мне попросту не нужно! Я живу в своем герметичном мире и знать не знаю никакой чужестранщины. Если я приезжаю в другую страну, то либо в командировку (и с большой неохотой), либо на пляж. Меня не интересует ничего, кроме ресторана, уютного номера в отеле, ну может еще одноразовой прогулки, чтобы убедиться, что все города одинаковые. И страны. И люди. И вообще, все везде, по большому счету, одинаковое.

Иными словами, я просто изолирую себя от какого бы то ни было активного соприкосновения с реалиями иной культуры. Бывает, что меня изолируют обстоятельства — например, если я живу где-нибудь в глухой деревне в провинции, не хочу пользоваться интернетом, а по телевизору смотрю исключительно национальные каналы, потому что иностранные мне как-то не интересны. С другой стороны, я могу сознательно и активно отсекать все возможности «иной реальности» проникнуть в мой замкнутый мир. Это случай эмигрантских диаспор, которые всеми правдами и неправдами пытаются воссоздать кусочек родины в другой стране и оградить его от внешних влияний. С комической стороны такое поведение показано в фильме «Моя большая греческая свадьба». Ни о межкультурной сознательности, ни о восприимчивости на этом этапе и говорить не приходится.

Вариантом — но это уже крайность, конечно — каждой из двух стратегий может быть отрицание существования «другого мира» вообще. Например, «нет такой страны, где на каждом углу не берут взятки» (конечно же, есть, с Сингапуром во главе). Или «не бывает так, чтобы люди массово кончали самоубийством из-за того, что их публично обвинили в непрофессионализме» (этим славится Япония). И вот это любопытное явление, в свойственной ему манере, обыграл Михаил Веллер в рассказе «Vox populi», правда, не с межкультурной точки зрения, а в контексте рассуждений работников регионального завода о недосягаемой и таинственной Москве. Однако принцип все тот же: я что-то слышал о «другом мире», но он настолько отличается от того, в котором я живу, что я просто в него не верю. «Да — нету! Да — вообще нету!»

Вторая стадия — стадия самозащиты.

«Изнутри» этот способ восприятия иной культуры выглядит примерно так. От чужого мира все-таки не спрятаться, не скрыться (а жаль!). В окружении есть иностранцы и иноверцы, а информация о том, «как там у них» и «какие они», доходит отовсюду. Различия видны невооруженным глазом, и с этим фактом надо что-то делать. На помощь приходит старое, как мир, разделение на «своих» и «чужих». «Своих» защищаем, «чужим» же объявляем беспощадную войну — хотя бы в мире собственных суждений. Вывод напрашивается сам собой: «мы» — лучше, моральнее, выше по уровню развития, со всех точек зрения достойнее, а «они» — в лучшем случае смешны и жалки, в худшем — являются олицетворением всех пороков, которые только можно придумать. Да, «мы» могли бы многому «их» научить, чтоб они наконец-то стали людьми, но «они» настолько беспросветно тупы и испорчены, что не понимают своего счастья.

Любопытно, что такой набор реакций часто встречается и у некоторых эмигрантов. Только в случае эмигрантов в категорию хороших «своих» попадают новые соотечественники и реалии жизни в новой стране, а в качестве плохих «чужих» выступают те, кто остался на родине.

Для второй стадии, к сожалению, характерна агрессия. Выходы она находит разные. Кто-то пишет полные яда тексты в интернете, кто-то не скрывает своей неприязни по отношению к иностранцам, с которыми регулярно пересекается, а у кого-то доходит и до рукоприкладства, в том числе группового. Дискриминация по национальному признаку при приеме на работу, псевдонаучные обоснования интеллектуального превосходства одного народа по отношению к другому — это все сюда. Межкультурная восприимчивость тут по прежнему на нуле, а вот осознание самого явления потихоньку начинает появляться.

А что же случается, когда судьба сталкивает так настроенного человека вот с этим вот смешным, а может быть и ненавистным «чужим»? А «чужой» оказывается исключительно приятным, абсолютно адекватным человеком и своим поведением полностью опровергает все представления о враждебности или несуразности своей нации? Казалось бы, чего проще — пересмотреть свои стереотипы и признать, что «они» все же не настолько ужасны/примитивны/ограничены (и т.д., нужное подчеркнуть), как казалось. Однако… Еще проще увидеть в собеседнике всего лишь исключение, которое каким-то непостижимым образом подтверждает правило.

Третья стадия — преуменьшение масштаба и значения культурных различий.

«Ой, да ладно! Все мы люди, все мы одинаковые» — вот девиз людей, чье восприятие мультикультурности находится на третьей стадии этноцентрического этапа. Все мы едим, спим, любим, все мы в конечном итоге умираем. У всех, на самом-то деле, одинаковые ценности, стремления и страхи, просто все их по-разному формулируют. Мы — люди, земляне. Всякие там обычаи, традиции, религии, кто к чему привык — это все внешнее, наносное. Копнуть поглубже — нет между нами всеми никакой разницы. Главное — открытость и доброжелательность, а договориться всегда можно. Как пел Александр Розенбаум:

Люди, одним себя мы кормим хлебом,
Одно на всех дано нам небо,
Одна земля взрастила нас.
Одни у всех у нас тревоги,
Одни пути, одни дороги…

Я знаю, что Александр Яковлевич написал песню «А может, не было войны» совершенно по другому поводу, однако процитированный фрагмент великолепно иллюстрирует этот подход. И ведь, на первый взгляд, замечательный подход! Если б все так думали, не было бы войн, конфликтов и всего прочего… наверное. Так почему же Беннетт называет такое мировоззрение этноцентрическим?

Причина проста. Утверждая, что все люди на земле на самом деле имеют одинаковые ценности, я подразумеваю, что это… мои ценности! Ценности именно моей культуры. Потому что других-то я и не знаю. А если знаю — то не верю, что эта ерунда может быть ценностью. Открыться чужеродности я никак не могу, даже если осознаю сам факт разнообразия культур на планете.

Не хочется сейчас приводить невеселые «примеры из жизни», поэтому призову на помощь беллетристику. В известной повести братьев Стругацких «Попытка к бегству» два молодых человека из «коммунистической утопии» на одной из неизученных планет случайно сталкиваются с совершенно иным общественным укладом, иными ценностями и иными реакциями. И тем не менее, несмотря на все увещевания более мудрого и опытного попутчика, они не в состоянии переломить свой мировоззренческий барьер, «стремясь остаться в плоскости своих представлений». Ребята искренне хотят установить контакт, помочь и договориться, ведь с их точки зрения, «общение с гуманоидами – задача чисто техническая». Однако они не учитывают слишком глубокой мировоззренческой пропасти, которую все же следовало бы учесть, чтобы контакт увенчался успехом.

Вариант этого подхода — романтизирование культурных различий и экзальтированное восхищение иными обычаями. В прошлые века так настроенные люди, если им позволяли средства и обстоятельства, совершали опасные путешествия «к дикарям», привозя оттуда бесценные этнографические материалы — или погибая от рук своих «удивительных туземцев». Сейчас же «межкультурные романтики» пополняют ряды глобтроттеров или же действительно вливаются в манящую их чужую культуру, становятся специалистами, часто эмигрируют и неизбежно рано или поздно переходят на следующий этап восприятия — этнорелятивистский.

Но об этом — в следующем посте!;)

Как там у нас с межкультурной восприимчивостью? Часть 2

Решая, как будут обстоять дела с языками в нашей смешанной семье, мы часто забываем о бабушках и дедушках

Среди моих польских родственников есть тетя Боженка. У нее много внуков и только одна внучка Кася. Кася живет в Дании, ее папа — датчанин, а мама — полька. Кася великолепно говорит по-английски и по-датски, немного знает китайский. Польским языком мама в свое время решила не забивать дочке голову — действительно, зачем он ей в Дании? В последнее время Кася с родителями довольно регулярно прилетают в Варшаву. Меня порой приглашают на семейные встречи, и на этих встречах у меня сердце кровью обливается. Каким взглядом смотрит на Касю тетя Боженка!..

Они не могут пообщаться без переводчика, а выступать в роли переводчиков всем родственникам обычно лень. Нет, тетя Боженка, конечно, знает основные вехи из жизни Каси: получила диплом, была на стажировке в Китае, обручилась… А Кася, конечно, знает — в общих чертах — что происходит у бабушки: лежала в больнице, была на могиле у дедушки, собрала сестер на посиделки. Но что толку?

У тети Боженки нет никакой возможности узнать, чем живет единственная внучка. Нет никакой возможности передать свой накопленный за долгую жизнь бесценный женский опыт. А Касе ведь этот опыт интересен! Но совершенно недоступен… Между ними — пропасть. И так, как на этой жизнерадостной картинке, не получается.

Как же так вышло?

Касе сейчас двадцать пять. Она далеко не единственная из взрослых детей, выросших в смешанных семьях, которых лишили возможности взрастать в языках обоих родителей. Двадцать-тридцать лет назад решение не обучать ребенка языку страны, куда мама или папа не собирается возвращаться, казалось более естесственным, чем сейчас. Среди нынешних молодых родителей я крайне редко встречаю такую позицию. Хотя, конечно, бывает. Связано это чаще всего со страхом, реже — с ленью. Да-да, с банальным страхом за ребенка! Что ребенок будет выделяться, что над ним будут издеваться в школе, что его будут ассоциировать с национальность мамы или папы и из-за этого обзывать плохими словами… Наконец, что больше одного языка с рождения — это очень сложно, у ребенка возникнут проблемы развитием вообще, и с учебой в частности.

Есть и другой подход, выраженный в слепой приверженности методике «один родитель — один язык». Эта методика воспитания двуязычных детишек сейчас модна. Я думаю, это связано с кажущейся простотой и иллюзией результата, достижимого без ощутимых затрат. Всего-то нужно говорить с ребенком на своем языке — и этот язык у него в кармане!

К сожалению, все не так просто, но об этом в другой раз. Если сводить все обучение дитенка языку мамы или папы исключительно к домашним беседам на бытовые темы, то общение на другие темы будет дитенку недоступно. Ну и ладно, скажут многие. Главное — заложить базу, а дальше пусть уже сам решает. Надо будет — выучит «язык предков» в совершенстве. А пока пусть лучше еще японский и суахили поучит — в жизни все пригодится.

И страх за ребенка, и желание его не перегрузить, и эйфория из-за мультиязычности заслоняют нам кое-что важное. А точнее, кое-кого. Эти кое-кто — бабушка и дедушка нашего дитенка, живущего за морем-окияном и щебечущего на всех языках мира.

Драма в отдельно взятой кухне

Бабушка и дедушка скучают по своим внучатам и радуются каждой возможности с ними поговорить. Внучата подрастают без них, изредка приезжают в гости каждый раз… другие. Внучата принадлежат другому миру — миру, куда бабушке и дедушке часто нет доступа. Даже если внучата и говорят на языке бабушки и дедушки, чем старше становятся — тем труднее с ними на этом языке общаться. Режет ухо акцент, неожиданно всплывают обычные, казалось бы слова, которых внуки не понимают. Всю полноту своей жизни, той, чужой, внучатам сложно вместить в язык, на котором они общаются только дома с мамой (или папой). Общение становится все более поверхностным, а внучата — все больше инопланетянами.

Бабушка и дедушка в растерянности. Настоящий контакт с внуками ускользяет из рук. В голове все чаще возникает страшное слово: «чужие». Нить, связующая поколения, еще не оборвалась, но вот-вот оборвется. Опыт, воспоминания, многообразие семейной истории внукам уже не передать. Убогость общего языка не позволяет бабушке увлечь внуков образами былой жизни здесь, а внукам — объяснить бабушке интересность и занимательность жизни сегодняшней там, на другой планете.

Я не сгущаю краски. Общаясь с бабушками и (признаться, реже) с дедушками внуков, живущих за границей с одним из родителей — иностранцем, я поняла одно: для многих сложность в установлении полноценного языкового контакта с внуками — настоящая драма. Для тех, чьи внуки вообще не знают их родного языка — трагедия. Да-да, я наставиваю на этих словах.

Разумеется, всяко бывает. Бабушек-дедушек может отделять от внуков стеклянная стена, даже если все живут в соседних домах или комнатах. Бабушки-дедушки могут совершенно отдалиться от внуков, уехавших вместе с родителями в эмиграцию. У внуков другой мир, другая повседневность, другие проблемы, и разговаривать не о чем на общем языке, которым все владеют в совершенстве.

Но ведь может быть и по-другому. Если нету этого общего языка — то нету и потенциала для сближаения поколений. Если общий язык беден — потенциал не может развиться. Вместо стеклянной стены, через которую хотя бы что-то видно, стоит кирпичная.

За работу!

Если мы хотим, чтобы наши «смешанные» детки имели полноценный языковой и эмоциональный контакт с обоими комплектами дедушек и бабушек, стоит следовать нескольким принципам.

1. Не идти за своими страхами.

2. Узнать как можно больше о влиянии двуязычия на развитие ребенка.

3. Перестать самому стесняться своего языка и бояться насмешек.

4. Если кажется, что подобного рода опасения действительно обоснованы, имеет смысл обдумать стратегию: как защитить моего ребенка от ксенофобии, при этом прививая ему интерес и любовь к моему языку?

5. В некоторых обстоятельствах это может быть нелегко, однако на помощь всегда может прийти специалист по развитию двуязычия или межкультурный консультант. Не надо стесняться обращаться за помощью!

6. Систематически развивать те языки, на которых ребенок может общаться с бабушками и дедушками. Одного общения за ужином на тему «как было в школе» недостаточно!

7. И, конечно, привлекать к обучению языку самих бабушку и дедушку. О том, как это делать, будет следующий пост.

Что-то вроде эпилога…

У нашей тети Боженки великолепное чувство юмора. На семейных посиделках в Варшаве все смеются. А Кася нет. Она единственная не знает ни слова по-польски…

Этот пост — изложение на русском языке моей статьи о том, как и почему супруги в русско-польских парах спорят о штанах, юбках и каблуках. Неожиданно для меня, статья вызвала интерес среди моих русскоязычных друзей. Так что, ребята, держите и не судите строго!;) Польский оригинал со всеми источниками и библиографией — по ссылке. Здесь же я в некотором сокращении изложу основные мысли.

Дело в том, что когда я собирала материал о межкультурной специфике жизни русско-польских пар, наткнулась на любопытную тему. Тема эта особо часто не мелькала, но тем не менее проскакивала и в интервью, и на русско-польском форуме, и в блогах, так что не обратить внимание я не могла. Русские парни жаловались на своих польских возлюбленных, что те не желают «женственно» одеваться и предпочитают ходить в штанах и мокасинах. Польские возлюбленные, наоборот, требовали, чтоб русские парни от них наконец отстали, ибо в штанах удобнее, а от каблуков ноги болят. Русские возлюбленные тоже возмущались польским женским уличным дресс-кодом и рассказывали разные страшные истории о том, как они «влезли в джинсы» и «ополячились», а потом с ужасом спохватились. А вот польские парни раз гордились, что их русские девушки/жены такие красивые да ухоженные, а раз пытались мини-юбку пониже натянуть, а то как-то неприлично.

В интервью мне об этих «мини-войнах» рассказывали, скорее, в юмористическомо ключе, и, как я поняла, со временем проблема сама собой сходит на нет. Я бы, может, и прошла мимо, если б не насторожил меня один момент. Уж больно часто мои русские респонденты произносили слова «женственность» и «женственное» в контексте одежды. Все бы ничего, мне как русской абсолютно понятна ассоциация «женственность»-«каблуки». Только вот ни от полек, ни от поляков я этого слова в данном контексте не услышала ни разу… Этнолог во мне немедленно встал в стойку и забил копытом: пахнет культурной категорией!

И действительно, получается прелюбопытнейшая вещь. Судите сами. Вот примеры высказываний насчет русских и полек моих русских респондентов, с форумов и интервью, обоих полов:

«Для меня лучше вызывающе, но женственно, чем серо и бесформенно»

«Что за девушка если натянет на себя штаны платье с верху до пяток и сапоги блин военные….. фу смотреть страшно….. а вот когда ноги ровные от ушей, мини, каблучки ммм просто супер!!!»

«Не нравятся мини и шпильки!?! Да вы батенька извращенец тогда!»

«Одержимость моих соотечественниц выглядеть гламурной в любое время суток и в любом месте меня восхищает»

«Иногда ходишь, и вообще не понимаешь, кто это идет. Ну боже, девочки, такие ножки у вас, и бюст вроде тоже есть, ну оденьтесь, ну покажите свою красоту, ну хоть немножко, — нет, тут надо серое, непонятное вообще…» (это о польках)

А вот — высказывания поляков и полек (в моем переводе):

«Их (т.е. русских девушек) штаны выглядят так, как будто никакого кровообращения в ногах уже вообще нет.»

«Туфли на каждый день должны быть удобными. Если бы женщины всегда носили туфли на высоком каблуке, они были бы вечно злыми. А через нескольк лет на их ноги никто и не взглянет»

«Мне иногда кажется, что русские женщины одеваются более вызывающе. Польки так не красятся, в смысле, так вызывающе не красятся, как русские, ну и одеваются тоже менее вызывающе»

«Руссие девушки точно одеваются вызывающе. Думаю, на моем примере прекрасно видно, что такое настоящая умеренность в одежде»

«В России женщины очень стараются быть элегантными. Очень сильный макияж, шпильки, такая в их понимании элегантность. Хотя можно одеть туфли на очень низком каблуке и что-то спортивное, и тоже быть элегантной»

Что же получается. То, что для русских — проявление женственности, для поляков выглядит как кич и вообще вызывающе. То, что для русских серо, неинтересно, мешковато и никак, для поляков удобно и элегантно.

О женственности и всем таком поляки в этом контексте не говорили во-об-ще. Зато об элегантности, удобстве и пользе для здоровья — весьма часто. У наших же — да, конечно, элегантность, удобство, это все прекрасно, но главное — жееееенственность.

Любопытно, правда?

А почему же так? Есть у меня предположение. Конечно, можно подойти к проблеме с перспективы феминизма и свести все к Страшному Русскому Патриархату, который прижимает женщин и заставляет их в угоду мужчинам ходить в неудобных туфлях и светить декольте. И какое-то зерно в таком объяснении, наверняка, есть, хотя бы потому, что то же феминистическое движение в Польше и в России развивалось совершенно по-разному и привело к разным результатам. Однако, честно говоря, эта тема меня никогда особо не интересовала, поэтому и развивать мне ее неохота. Да и кажется мне, что не так тут все просто.

Гораздо больше меня интригует совершенно другой момент. Межкультурный. Ведь все эти споры стали результатом именно того, что два человека из разных стран подобрались в пару. А межкультурная пара — это, в каком-то смысле, ситуация все же экстремальная. И вот люди прошли этап знакомства и поверхностного общения, стали жить вместе.

Как в случае любой пары, совместная жизнь — это столкновение моделей поведения, образа жизни, мышления каждого из, так скажем, «партнеров». Никуда от этого не деться, это нормальный процесс взаимной притирки. Но тут-то в список добавляются и еще кое-что, что придает пикантности, в частности, болезненные вопросы национальной идентичности. В смешанной паре кто-то из двоих обязательно живет «за границей». И ладно еще, если оба — например, поляк и русская познакомились и живут в Лондоне. В такой ситуации они как бы на равных, оба иностранцы. А вот если поляк и русская живут в Польше — это уже совсем другая история. Русский парень в такой ситуации оказывается иностранцем и так вообще, и в собственном доме. С русской девушкой, разумеется, все то же самое.

И вот тут, как показали мне собственные многолетние исследования, национальная идентичность поднимает голову (ну или задирает хвост;) ). Появляется страх потерять свою «русскость» — далеко не у всех осознанный, далеко не у всех ярко выраженный, однако у всех в той или иной степени присутствующий. И на этом этапе разные мелочи могут вырасти до масштабов «польско-русской войны под бело-красным флагом» — это я иронизирую над названием повести одной польской писательницы, Дороты Масловской.

Мне кажется, что эта пресловутая «женственность» становится для многих русских, переехавших в Польшу, одним из символов их «русскости». То есть не сама по себе «женственность», конечно, а факт того, что «женственность» важна, нужна, необходима. Для девушек ощущение собственной «женственности» становится таким актом манифестации: «Я в платье и на каблуках, я женственная, я русская, я не такая как вы все тут в штанах!» Для мужчин желание видеть возле себя «женственность» и «красоту» — тоже такой своеобразный вызов иностранному обществу: «Вы все вот такие, вам без разницы, как выглядят ваши женщины, а я вот такой, мне не без разницы!» Понятно, что я сейчас формулирую это все очень топорно, но, мне кажется, механизм тут работает именно такой.

И еще россыпь цитат:

«Русские (…) более женственны, и это опять таки наш менталитет, мы тем и уникальны, и я убеждена, что не нужно нашим девушкам заимствовать стиль унисекс с Запада. (…) Видимо Польша во всём старается походить на своих западных соседей»

«Польки не слишком уж хорошо одеваются. Правильнее будет сказать, что они одеваются удобно. Но это скорее связано с менталитетом поляков. Думаю, что попади они к нам на продолжительное время, то и одевались бы как наши и туфли на каблучке носили бы тоже»

«Нам, русским девушкам, есть чем гордиться (а русским мужчинам — кем): мы сохранили свою женственность, свою природную красоту, свою женскую слабость, мы всё же ближе к природе (пусть не на очень много, но ближе). А на Западе…»

Но почему же именно женственность? Откуда взялась эта по меньшей мере странная связь в головах: «женственность» — «русский менталитет»? Тут уже можно строить разные предположения. Я подумала о том, что, возможно, не обошлось без философа Соловьева с его Софией — «вечной женственностью» и увлекшихся этой идеей поэтов Серебряного Века. Все-таки хотя бы Прекрасная Дама Блока прочно засела в наших головах. Много кто в романтические 16 лет читал для собственного удовольствия Блока, Гумилева и Белого. А кому это удовольствия не доставляло, все равно читал, т.к. все эти поэты в школьной программе;) Так что хочешь — не хочешь, а что-то в голове осело, пусть даже в виде каких-то неоформленных обрывочных ассоциаций. А уж про «красоту, которая спасет мир» не слышали разве что самые дремучие товарищи.

Вот и имеем на выходе прямо-таки метафизический подход к юбкам и каблукам! Одевая платье и распуская волосы, русская девушка не просто одевает платье и распускает волосы, а становится проводником Великой Тайны, сама Мать-Природа в ее лице снисходит на грешную землю и спасает ее своей красотой и женственностью. И нет, я не сама это придумала, я только собираю в единое целое то, что услышала.

«Женственная одежда, эдакое служение красоте в виде более дорогих и ярких нарядов, оно конечно хорошо, я это тоже одобряю»

«Ошибка девушек в том, что добившись мужчину она расслабляется (…). Нет это, конечно, же нормально, быт, но в девушке должна оставаться загадка…»

«В женщине должна быть загадка, и самое главное — она должна быть женственной , а не унисекс созданием…»

А одетые «неженственно», но удобно польки вызывают у русских девушек какую-то глубоко личную печаль:

«Ну я не могу понять, когда я вижу женщину — нечно среднего рода…»

«И что мне больше всего обидно, они одеваются, не подчеркивая свою фигуру!»

Вот так-то! Как видно, не все так просто с этими юбками да каблуками!;)

Ссоры с мужем-иностранцем из-за уборки имеют свою специфику

Ситуация, до боли знакомая многим.

Сидишь ты с маленькими детьми дома. Еду готовишь, полы моешь, на детской площадке часами медитируешь. То дети взвоют, то сама взвоешь. Мужу-то хорошо, он на работе, дезертир несчастный! А ты, словно ведьма-авиаторша, с утра до вечера верхом на швабре. А по вечерам, как в дурном сериале, повторяются одни и те же разговоры:

– (дверь хлоп, по коридору топ-топ-топ, тридцать секунд тишины) Сидишь дома, дурака валяешь, даже убраться нормально не можешь! Я весь день вкалываю, прихожу домой отдохнуть, а кругом бардак!

– (тряпка на пол шмяк, горшок об стену бряк, содержимое горшка бульк) Сам с ребенком сиди, а я посмотрю, какой у тебя тут порядок будет! С удовольствием поменяюсь! Иди в декрет, а я на работу выхожу! У меня, между прочим, три диплома, МВА и музыкалка, я не бесплатная уборщица!!!

Ну а дальше все понятно. Тихий семейный вечер, полный уюта, нежности и взаимопонимания, а также милого детского щебета под сто децибел. Как говорится, кто не был, тот будет, кто был, не забудет! И даже если перенести место действия из, к примеру, Нового Уренгоя в Париж, Берлин или, скажем, в Стамбул, а мужа Серегу заменить на Пьера, Ганса или Мустафу, сценарий особо не изменится.

Пыль на полках, мусор на ковре и три немытых чашки способны превратить в ад семейную жизнь что с соотечественником, что с чужестранцем. Какой же из этого можно сделать вывод, пообщавшись на эмигрантском форуме с подругами по несчастью и добела отмыв кости мужьям всех возможных национальностей? А вот такой:

а) все мужики одинаковые

б) вопросы уборки интернациональны

в) фактор культуры и национального менталитета не играет в т. н. «бытовых вопросах» никакой роли.

Казалось бы, о чем тут еще рассуждать. И все же господа социологи, культурные антропологи, этнопсихологи и даже лингвисты дружно качают головами и говорят: «Ан нет, не так все просто!»

И я с ними соглашусь. Во-первых, в интернациональном браке действуют свои специфические механизмы, а во-вторых, уборку в разных уголках земного шара понимают по-разному.

Грязь грязи рознь!

Начнем с того, что чистота и грязь — категории условные. Нет универсального для всего земного шара представления о том, что чисто, а что грязно.

В Пакистане мусорщикам не то что не подадут руки – для этой категории обслуживающего персонала заводят отдельные чашки (плохонькие, треснутые), на случай, если мусорщик попросит попить. А в Пакистане жарко… Бытовые отходы ассоциируются с чем-то настолько гадким, что сама идея разделения мусора кажется пакистанцам просто кощунственной. Однако мусор в публичном пространстве уже не является грязью и, соответственно, никаких особо сильных негативных эмоций не вызывает. А вот в Германии все строго наоборот. Тротуары моют водой, удаляя окурки, обертки и прочую грязь, зато почтенные отцы семейств не считают зазорным ни аккуратно раскладывать по разным контейнерам свой родной мусор, ни пожать руку ассенизатору. И немцы, и пакистанцы имеют полное право считать друг друга грязнулями. Еще бы: живут, пожно сказать, в грязи, и в ус не дуют!

А вот другой пример. Что вы скажете о человеке, который заходит в дом и, как ни в чем ни бывало, гуляет в уличных ботинках в спальне, в ванной, на кухне? Вот именно. Давай-ка снимай обувь, свинтус, вот тебе тапки, нечего грязь по всему дому разносить! А между тем, например, в Польше считается дурным тоном заставлять гостей снимать обувь и надевать тапки. С самыми близкими родственниками и задушевными друзьями это еще проходит, но со всеми остальными уже – ни-ни! Предлагать мне одеть свои по определению грязные (потому что не мои) домашние тапки на мои чистые ноги?! Фи! А пол? Ну а что пол – помоешь потом, тоже мне, проблема. Какая же грязь хуже? Та с улицы или та с тапок?..

Зачем нам мыться-убираться?

Хороший вопрос, да? Чистота – залог здоровья, и так далее. Ну и если приятно пахнуть, то и люди не будут шарахаться, тоже плюс. Но ведь не для всех омовений и уборок найдется рациональное объяснение!

Почему пожилые родственники внимательно следят за тем, чтобы все помыли руки после посещения кладбища, даже если никто там ничего не трогал? Откуда растут ноги у этого дикого воспитательного приема – мыть детям рот с мылом, чтобы отучить их «грязно ругаться»? Что именно пытается смыть с себя девушка, отдраивая себя под душем после поездки в одном вагоне с компанией полутрезвых гопников, всю дорогу отпускавших в ее адрес сальные шуточки? В чем смысл народной приметы, которая велит немедленно подмести пол после ухода неприятных визитеров – и при этом строго-настрого запрещает это делать после ухода близких друзей или родственников?

Вот уж действительно: если вдуматься, грань между «рациональным» и т. н. «ритуальным» очищением очень тонка. Моясь и убираясь, мы стремимся отгородить себя от грязи – и материальной, например, следов от осенней слякоти на ботинках, и символической.

Триллер с грязью в главной роли

Кого мы обзываем «свиньей»? Не только неопрятного индивида, но и человека, который ведет себя вразрез с нашими ожиданиями, создает нам какие-то весьма ощутимые неудобства. А слово «свинство» даже старый мудрый Ожегов определяет как «низкий поступок» и «подлость».

«Грязные мысли», «нечистая сила», «смешать с грязью» – ко всему, что связано с грязью, мы относимся с опаской, и это проявляется даже в языке. Я привела примеры из русской культуры, но с то же самое мы увидим, заглянув головы к англичанам, немцам, китайцам, арабам и далее по списку. Например, в английском языке с грязью ассоциируется предательство, в арабском – позор, низкие моральные качества и неприглядные интимные секреты.

Итак, грязь – это не только пятна от слякоти на ботинках и сальные волосы. Грязь стала символической категорией. Мы воспринимаем грязь, чем бы они ни была, как нечто неприятное и потенциально опасное. Мы хотим держаться от грязи как можно дальше. Мы возмущаемся и защищаемся, когда что-то, что попадает в эту категорию, вторгается в нашу жизнь, и чувствуем себя очень неуютно, если оно в нашей жизни пустило корни. И именно поэтому мы смеемся над поговорками типа «пусть моются те, кому лень чесаться» – мы смеемся над пародоксом!

Чужой с пылесосом

А что же такое по своей сути уборка? Это приведение некоего пространства из состояния «грязное, хаотичное, враждебное» в состояние «чистое, упорядоченное, безопасное». А поскольку эти состояния условны, то и процесс уборки тоже условен. Грязь в символическом смысле – это неупорядоченность, отсутствие четкой и понятной нам структуры, где все на своем месте. Значит, устранение ее – это философский акт восстановления порядка, стремление сделать окружающую среду приемлемой для жизни. (Заинтересовавшихся отсылаю к британскому антропологу Мери Дуглас, написавшей знаменитую книгу о грязи в культуре.) А уж как технически сей акт должен быть реализован – об этом у разных народов представление свое. Можно влажную уборку делать тряпочкой, а можно и из шланга…

Есть и другая проблема: мы склонны делить людей на «Своих» и «Чужих». У кого-то в голове это разделение выражено более ярко, у кого-то менее, у кого-то и вовсе отсутствует (редко, но бывает). Так вот если в нашей голове все же живет этот «Чужой», то он наделен всевозможными отрицательными чертами. В частности, этот абстрактный «Чужой» всегда грязный, вонючий и недомытый. Ну и вообще, что-то с ним обязательно не так.

Убираясь, мы пытаемся восстановить разрушенную структуру – и не будем забывать, что это именно «наша», «Своя» структура. «Загрязнившись», она стала «Чужой», и нам сразу же становится не по себе. А если всю эту условную грязь развел к тому же еще и иностранец – «Чужой», – то попытки склонить его к уборке вырастают до ранга геополитических процессов. Это наш акт протеста против того, что «Чужой» навел тут у нас свои порядки, наша попытка подчинить себе этого «Чужого», приручить его и превратить в «Своего».

Проза жизни

Разумеется, педантичный немецкий муж, морщась при виде Пизанской башни стаканов в раковине, не думает дословно так:

– Что-то моя благоверная пошатнула мою структуру мироздания и вторглась своим «Чужим» хаосом в мое упорядоченное пространство! Впаду-ка я во фрустрацию и поору-ка на нее. Три, четыре…

Однако некий мало оформленный и плохо осознанный дискомфорт он все же испытывает. Причем спешу подчеркнуть: дискомфорт этот связан с самим фактом того, что в «его» немецком, французском, японском пространстве стало как-то «не так», и что сделал это пресловутый «Чужой».

А теперь к этому добавим все то, что подливает масла в огонь вне зависимости от национальности:

– усталость (ведь он работал весь день, устал, и по-человечески его можно понять)

– вынесенные из маминого дома представления о том, что́ вообще жена должна делать для мужа

– укрытые глубоко-глубоко в мозгу ассоциативные цепочки типа: она не помыла чашки => она не хочет заботиться о нашем общем доме => ей на меня плевать => она меня совсем не любит! Впрочем, о когнитивных механизмах супружеских конфликтов я еще буду писать. Это, братцы, отдельная песня.

Взбалтываем и получаем замечательный коктейль с ярким, надолго запоминающимся вкусом. Приятного аппетита!

Так делать-то что?

К сожалению, в данном случае мудрые советы подружек, особенно тех, у кого нет мужей-иностранцев, могут выйти боком. Ведь на одну стандартную, классическую прямо-таки проблему мытья полов в отдельно взятой смешанной семье можно и нужно смотреть с разных перспектив.

С бытовой точки зрения уборка – это просто уборка, и ничего более. Было пыльно – протерли – засверкало. Если споры вокруг свинарника не происходят каждый божий день и не сопровождаются сценами из аргентинских сериалов, то нужно просто прислушаться друг к другу, улыбнуться и все будет хорошо.

Однако если кажется, что муж «хочет странного», или же его претензии отдают шовинистическим душком, значит, нужно включить другую перспективу. С точки зрения антропологической, то, что «грязно» для мужа, не обязательно «грязно» для жены, и наоборот. Но зато представление о том, как должно быть «чисто», частенько резонирует с чувством национальной идентификации, и тогда держись всякий, кто на это наше «чисто» осмелился покуситься!

Выход, конечно, есть: перестать воспринимать собственную вторую половину как «Чужого» и вообще начать смотреть на мир с позиций этнорелятивизма (о котором я писала тут). Трудно?.. К сожалению, трудно… Но и против этого лома есть свои приемы.

А с точки зрения психологии, уборка здесь вообще ни при чем. Об этом стоит помнить, когда ссоры оставляют после себя чувство глубокого унижения, бьют по самооценке и отбивают всякое желание радоваться жизни. Если любящие супруги регулярно готовы придушить друг друга из-за недомытой сковородки, значит, пришла пора взяться за руки и бодрой поступью шагать к семейному терапевту.

P. S. Жалко только, что лишь в теории все так красиво выходит, разложенное по трем полочкам.

Что рассказывают о народе этикетки пивных бутылок?

Я как-то раз пошла в магазин купить мужу пиво. Ну а что — он тоже человек. И возле стеллажа с этой божественной амброзией я остолбенела, увидев это:

Моя душа культуролога запищала от восторга! Столько символики! И польские национальные цвета, и геральдический белый орел, и само название «Biało-Czerwoni» – «Бело-красные», боевой клич польских футбольных болельщиков, – и многообещающий жест на фоне соответствующего выражения… хм… скажем так, клюва. Какая героика! Очень патриотично получилось.

Цена тоже оказалась весьма патриотичной. Непобедимому польскому орлу пришлось все-таки отступить перед моей жабой, поэтому насчет вкуса сказать мне нечего. Даже как-то не уверена, что я об этом жалею…

Разумеется, я не могла не поделиться находкой с друзьями. И оказалось, что наш гордый Орел-патриот отнюдь не обречен на одиночество! Мы стали подбирать ему компанию, чтоб не заскучал, и получился весьма впечатляющий славянский междусобойчик.

Итак, сначала на сцене появился он – Русский Богатырь! Правда, не совсем пивной, но это уже частности. Косая сажень в плечах, огромный меч, кучерявая борода – все как полагается! Достойный собу… пардон, собрат Орлу!

Затем к ним присоединился побратим Русского Богатыря – Польский Гусар! Крылья, пика, доспехи – полное обмундирование. А вот присутствие повстанцев на банке энергетика я комментировать не буду. Как и «проклятых солдат» на другой банке другого энергетика.

Ну что ж, ребята наши уже могут сообразить на троих. Пока они этим занимаются, давайте-ка подумаем, как же они второй раз побегут (ведь, как известно, сколько ни бери, а все равно…) У Орла есть крылья, у Гусара – конь, и только один наш Богатырь скромненько, пешком. Но это ничего, он может поехать на Танке-Победителе! Если влезет…

Ребята у нас, конечно, душевные, и без братьев наших меньших им было бы совсем грустно. А кого ж еще угощать героям, как не медведятку? А Мишка-то и сам им под стать – не с пустыми руками пришел, а кое-что принес. Кстати, Мишку зовут Войтек и он – реальный исторический персонаж! Да-да, и такое бывает. К вопросу о героях.

И вот сидят они, вспоминают минувшие дни и битвы, Мишка с ними. Эх, хорошо!.. И вокруг них прямо-таки на глазах густеет и густеет Сила! Ну прям джедаи. Только Сила тоже специфическая, славянская – украинская…

Посидели ребятушки, и потянуло их на дружбу народов. Что, в общем-то, тоже весьма предсказуемо. Пошли они по белу-свету искать себе камрадов.

В Скандинавии им не повезло – Бальдра как раз к их приходу прикончили стрелой из омелы.

В Бельгии они тоже надолго не задержались…

Эмир оказался непьющим (и безалкогольным).

А в Африке так вообще, окромя Баобаба, желающих присоединиться к нашим ребятам не нашлось. Но не вырывать же… Они его окропили из человеколюбия и отправились дальше.

В Америке встретили их Отцы-Основатели, приняли хорошо, но составить компанию в пути отказались – дескать, несолидно.

Заодно предостерегли, чтоб не совались в Индию, а то там – мааамоньки мои!!!

Зарулили наши братцы на всякий случай и на Аляску, а там центральный персонаж – Акула! Пошли обратно, от греха подальше…

В Индию хлопцы все же заглянули. Да чтоб богатыри идолища поганого испужались? В Индии был Махараджа, только какой-то запуганный. Ребята посовещались и решили его не беспокоить.

Где-то в Монголии их вдруг догнал Чингиз-Хан на своем быстроногом скакуне. Наши с ним вежливо побеседовали, конечно, однако попытки дальнейшего сближения мягко, но решительно пресекли. Как-то не было настроения…

После этой встречи совсем уж было отчаялись ребятушки. Распереживались, мол, неужели так и не найдем мы себе новых друзей? Решили с горя на всякий случай завернуть еще в Японию – и по домам. Но не тут-то было! Оказывается, в Японии уже давно накрыли поляну и ждали их с распростертыми объятиями.

Хозяин мероприятия, Японский Самурай-Сёрфер, был рад гостям.

Он пригласил с собой друзей – других Японских Самураев…

… и веселого рыбака по имени Ебису.

А когда вечер стал уже совсем томным, к посиделкам присоединились прекрасные дамы…

…и еще довольно неожиданные гости.

Гуляли до утра, а потом пошли на Фудзи смотреть восход солнца…

А мораль этой сказочки вот в чем. На бутылках с алкоголем чего только не увидишь. И национальных героев, и места боевой славы, и символические пейзажи, и политические карикатуры… Одни картинки не вызывают никаких вопросов, другие – совершенно непонятны без знакомства с культурно-историческим контекстом. Одни поднимают настроение, от других, наоборот, оторопь берет.

Производители изображают на пивных этикетках то, что мы ходим видеть. А то, что мы хотим там видеть, многое говорит о нас самих! Что именно – пусть уж каждый делает выводы самостоятельно. Я буду подкидывать пищу для размышлений.

Просьба ко всем-всем-всем: присылайте, пожалуйста, этикетки из разных стран, которые запали в душу! Тут я, конечно, просто поразвлекалась, собрав, что под руку попалось, и описав, как подсказало больное вооборажение.

В далеком созвездии Тау Кита
Все стало для нас непонятно.
Сигнал посылаем: «Вы что это там?»
А нас посылают обратно.

Владимир Высоцкий

Разве так бывает: любишь человека из другой страны, а культурных различий не видишь? Оказывается, бывает…

На эту странность я обратила внимание несколько лет назад, когда собирала материал для диссертации. Мне приходилось много разговаривать под диктофон со смешанными парами: в основном русско-польскими, но и другие комбинации меня также интересовали. Я расспрашивала про то, как проходила взаимная культурная адаптация, с какими проблемами на этой почве пара сталкивалась и как их решала. И вот слушала я — и не переставала удивляться.

«Во время моих бесед порой доходило до абсурдных ситуаций»

Как это, спрашиваю, жить под одной крышей с иностранцем? А в ответ частенько слышу:

– Это с ним, что ли? Да какой из него иностранец!

Собеседники мои (надо отдать должное, не все, но очень многие) мотают головами и отрицают какие бы то ни было культурные различия с возлюбленными. Причем мотают так активно и уверенно, что я поначалу дейсвительно им верю. И в опубликованные в журналах интервью с известными личностями об их заграничной любви верю. И тому, что пишут на форумах менее известные люди с таким же опытом, тоже верю. Верю, а понять вот, хоть убей, не могу. Это как? Нет никаких культурных различий между русским мужчиной и немкой? Вообще ничем, кроме пола, друг от друга не отличаются полька и кореец? Вы серьезно?.. Ну-ну…

Во время моих бесед порой доходило до абсурдных ситуаций. Десять минут назад ребята дружно уверяли меня, что не чувствуют никаких межкультурных звоночков. Да что там — культурные различия вообще не существуют! Это, дескать, какая-то модная ерунда, кто-то придумал, остальные подхватили. На самом-то деле ежу понятно, что все мы в первую очередь люди, а уже в десятую — скажем, русские и французы. Все это прозвучало десять минут назад – а сейчас оба они, совершенно не стесняясь моего присутствия, на повышенных тонах выясняют, как надо правильно жить: «вот у вас так», а «у нас вот эдак».

В конце концов я поняла, что надо менять стратегию, иначе я сойду с ума, и защищаться мне в смирительной рубашке. С тех пор разговор я начинала с вопроса о поведении, характерном для представителей данного народа. И вот тут обычно каждому из пары было что поведать про соотечественников его супруга. Выслушав подробные рассказы о том, что поляки такие-растакие, а русские ведут себя так-то и так-то, я задавала вопрос:

– Так как же вы со всем этим живете? Как справляетесь-то?

После чего в комнате обычно наступала тишина. И… звучали сакраментальные слова:

– А он какой-то нетипичный поляк. Вот все вот это, про что я рассказала, так в нем ничего этого нет.

А дальше — хорошо известное мне, классическое, можно сказать:

– Дело в том, что между нами нет никаких культурных различий, мы одинаково действуем, одинаково думаем, вот и все!

«Международные пары состоят исключительно из нетипичных американцев и шведов и, конечно же, сплошь нетипичных русских обоего пола»

Ох и насмотрелась я на этих «нетипичных», пока проводила исследования! И насмотрелась, и начиталась. В общем, международные пары состоят исключительно из нетипичных японцев и корейцев, нетипичных американцев и шведов, нетипичных поляков и венгров и, конечно же, сплошь нетипичных русских обоего пола. Польки массово выходят замуж за нетипичных немцев, а поляки женятся на вьетнамках, которые ну разве что по-вьетнамски говорят, а так — от польки и не отличишь. Надо думать, немецкие свекрови и вьетнамские тещи все тоже не унижают себя немецким и вьетнамским стилем поведения…

Получается, что мы можем состоять в близких отношениях с человеком из другой страны, создать смешанную семью, и при этом яростно отрицать, что за плечами у каждого из нас — иные культурные модели, которые приходится как-то приводить к общему знаменателю. А если нас припирают к стенке, то заявляем, что наш «экзотический» партнер таким только кажется. На са-а-амом-то деле он совершенно не типичный представитель своего народа. То есть вовсе не чужой. Просто… ну… родился и прожил полжизни не там, где надо. А так — свой человек!

Это явление настолько бросается в глаза ученым, занимающимся проблемами межкультурных браков, что является предметом отдельных исследований. Американцы Поль Розенблатт, Терри Карис и Ричард Поуелл подробно описали отрицание супругами какой бы то ни было неординарности в отношениях между ними в книге о межрасовых семьях и пришли к выводу, что речь идет о специфическом защитном механизме. Немец Ульрих Бек рассмотрел проблему еще глубже, применительно вообще ко всем межкультурным семьям. Этот защитный механизм, не подозревая о том, рано или поздно запускает большинство смешанных пар. Почему?

В начале отношений с человеком из другой страны нам очень нравится ареол экзотики, чужеродности и «ветра дальних стран». Все очень интересно, мы как пара, безусловно, привлекаем к себе внимание знакомых и незнакомых, особенно если наш чужеземец (или чужеземка) весьма колоритен внешностью и поведением. Но сколько же можно?! От постоянного внимания в конце концов устаешь, об этом знают даже мировые знаменитости. Хочется перестать уже выделяться на фоне окружающих. Одни и те же вопросы начинают вызывать раздражение, а повышенный интерес к нашей частной жизни пробуждает желание душить на месте. Оскароносные актрисы надевают темные очки и делают вид, что «их тут не стояло», а смешанная пара начинает убеждать всех вокруг и себя самих в том, что они ничем не отличаются от остальных людей. У нас такая же семья, как у вас, ничего особенного в нас нет, ни о каких специфических различиях мы не знаем! Нечего к нам лезть с идиотскими вопросами! Если же различия все же слишком очевидны и просто так закрыть на них глаза не получается, на помощь приходит тяжелая артиллерия — аргумент про «нетипичность».

«Лично я уверена, что такой подход несет в себе опасность»

Понятное дело, интервью под диктофон не способствует полной откровенности. Не каждый захочет рассказывать всю подноготную своих отношений. Проще сказать «у нас нет межкультурных сложностей» и закрыть тему. И тем не менее, я имела возможность убедиться в том, что во многих случаях эта позиция была абсолютно искренна.

Лично я уверена, что такой подход несет в себе опасность как для развития отношений, так и для собственной психической и эмоциональной интегральности. Созданная нами иллюзия дает, конечно, ощущение безопасности, но имеет также свою цену. Мы становимся совершенно беззащитны пред лицом реальности, жизни, обстоятельств. Нашу домашнюю идиллию, в которой нет отзвуков разнообразия огромного мира, а есть только идентичные друг другу мы, может разрушить каждая серьезная перемена. Достаточно будет того, что к нам переедут престарелые родители и привезут с собой кусок своего далекого (а может, и не такого уж и далекого) мира, с которым нам теперь жить: специфическую кухню, иные представления о распределении ролей в семье, иную модель организации пространства. Они могут быть прекрасными, ненавязчивыми людьми, но, хотим мы этого и нет, наш дом наполнится чужеродностью, которую мы так старательно игнорировали. А мы будем к этому совершенно не готовы.

Второй важный момент – это эмоциональная и духовная связь с партнером. Чем лучше мы друг друга узнаем, тем прочнее и глубже эта связь. Но ведь мы никогда не сможем понять до конца ассоциаций и реакций другого человека, если не дадим себе труд встать лицом к лицу с миром, в котором он был воспитан! Не с фрагментами, лежащими на поверхности, а со всей многомерной системой общественных отношений. С темными сторонами, на которых, возможно, наш партнер сам предпочитает не заострять внимание.

Но и это не все. Отказывая нашим заморским возлюбленным и их родственникам в праве на культурную чужеродность, мы лишаем себя замечательного развлечения! Ведь межкультурные познавательные забавы приносят море удовольствия. Как сказал однажды мой знакомый, даешь обязательные для всех браки с иностранцами!

— С женой из другой страны открываешься новому миру, поразительным образом расширяешь свои горизонты. Я получил в подарок, совершенно нахаляву, без всяких там филфаков и прочего, другую культуру, целую вселенную! — так он охарактеризовал итоги своего решения жениться.

А мы, убедив себя в «нетипичности» наших любимых чужестранцев, выбрасываем на помойку содержимое прелестно запакованного подарка и пытаемся радоваться коробке с бантиком.

«Может быть, я несправедливо упрекаю?»

А может быть, я несправедливо упрекаю супругов «нетипичных» немцев, американцев и корейцев в стремлении прятать голову в песок? Что, если эти немцы, американцы и корейцы действительно многим отличаются в своем поведении и способе самовыражения от большинства своих соотечественников? В конце концов, все люди разные, а социализация — это не станок, штампующий идентичные человеко-единицы. Вынесенные из дома схемы и модели поведения можно и сознательно поменять, было бы желание. Ну вдруг вот этот вот «нетипичный» голландец обладает, с одной стороны, достаточно гибкой личностью, а с другой стороны, богатым опытом межкультурного взаимодействия и действительно способен успешно «обрусеть»! Возможно же такое? Конечно, возможно. (Хотя в скобках замечу, что полностью это не удалось даже живущему вот уже 25 лет в России и тщательно изучившему наши «национальные особенности» Вилле Хаапасало). Или, может, вон та чешка, которая с раннего детства переезжала с родителями-международниками из страны в страну, с молоком матери впитала мозаику культур, а ее чувство национальной принадлежности охватывает континенты. Может такое быть? Разумеется. Однако такие люди в красках рассказывают о видоизменениях собственных культурных моделей, а их спутники жизни с гордостью подчеркивают замеченные различия. В их лексиконе нет слова «нетипичный» — применительно к корням, конечно же. Они прекрасно разобрались, из каких элементов и в каких пропорциях состоит индивидуальный «культурный узор» их союза.

Для наглядности приведу пример от противного, из моих собственных исследований. Итак: польский мужчина, уверяющий, что его русская жена — нетипичная русская. При этом он за девять лет брака так и не научился более или менее сносно говорить по-русски («А зачем? Мы же в Польше живем»), в России был два раза — достопримечательности посмотреть и перед свадьбой родственникам показаться («И пока мне хватит»), не читает русских книг («Времени нет»), не смотрит русских фильмов («Ничего там не понимаю»), а когда жена беседует с русскими подругами, не знает, что они обсуждают и над чем смеются («Если что-то важное будет — она мне переведет»).

Подведем же итог. Знает ли он, что из себя представляют русские, Россия, русский национальный характер? Нет. Может ли он адекватно оценить, насколько типичной русской является его супруга? Нет. Может он делать выводы насчет культурных различий с женой? Нет! Наконец, могу я ему поверить, когда он со знанием дела заявляет, что его жена ничем не отличается от среднестатистической польки? Нет. Извините меня. Но я не могу. Этот мужчина считает свою жену «нетипичной» русской исключительно потому, что она не соответствует его стереотипу женщины из России — а это уже совсем другая история. Ну и неохота занятому человеку забивать себе голову всей этой экзотикой.

Воздержусь от ехидных замечаний. Этот человек уделил мне свое время, согласился поговорить, и я очень ему благодарна. Скажу только о красивой и прекрасно образованной женщине, его жене. Она откровенно погрустнела, когда я спросила ее, как она — русская — чувствует себя в своем уютном польском доме без русской атмосферы. К слову пришлось, что мой польский муж иногда по вечерам включает на Ютубе всякую юмористическую ерунду типа обзоров Макса Голополосова или кусков из КВН. Мы отпускаем уставшие мозги погулять и дружно хихикаем над специфическими, непонятными без контекста юморесками. Он, типичный поляк, и я, типичная русская. Так вы бы видели ее взгляд — как же она мне завидовала…

Для тех, кто хочет подробно узнать обо мне и об этапах зарождения этого блога

В далеком созвездии Тау Кита
Все стало для нас непонятно,-
Сигнал посылаем: «Вы что это там?»-
А нас посылают обратно.

Владимир Высоцкий

В далеком начале двухтысячных я была студенткой третьего курса филфака Московского Университета (который МГУ). Славянское отделение, польская группа, сравнительная грамматика славянских языков, пятнадцать славянских литератур одновременно, польская диалектология, обязательный факультатив по польскому синтаксису… Все это было очень интересно. Кто заканчивал любой филфак, знает, чем пленяет это направление. Однако на третьем курсе нам неожиданно предложили получить вторую специализацию — пять семестров дополнительных занятий. Вариантов было несколько, меня заинтересовала загадочная «Теория и практика межкультурной коммуникации». Как любопытно, подумала я и пошла записываться. И все. Назад дороги не было. После первой же лекции блистательной Виктории Владимировны Красных мне пришлось срочно пересмотреть свои филологические интересы.

Года через полтора, ближе к середине четвертого курса, в моей голове уже оформилась тема будущего диплома. Замахнулась я, ни много ни мало, на описание и классификацию «коммуникативных трудностей при общении русских и поляков». Ага. Сейчас мне вспоминается старый анекдот про вступительное сочинение на тему «образ лишнего человека в творчестве Пушкина»: профессору двадцати лет напряженной работы мало, чтоб раскрыть эту тему, аспиранту нужно два года, а «эти дураки сейчас за три часа все напишут». «Этот дурак», то есть в данном случае я, пошел в библиотеку и с ужасом обнаружил, что в библиотеке нет ни-че-го о поляках, польском менталитете, этикете и образе жизни. Ни по-русски, ни по-польски.

Но тема меня уже зацепила. Это был вопрос, на который мне самой очень хотелось получить ответ: в чем же различия? На что нужно обращать внимание, чтоб не попадать, общаясь с поляками в неформальной обстановке, в щекотливые ситуации? А таких ситуаций в коллективном опыте моей группы, регулярно ездившей по программам обмена в Польшу, накопилось к середине четвертого курса предостаточно. Отсутствие книжек было, конечно, ударом, но остановить меня не могло.

Виктория Владимировна выслушала мои жалобы и сказала удивительную вещь. Танечка, мол, так в чем же дело? Если книга, которую вы хотите прочитать, не существует, нужно написать ее самому! Подумаешь, бином Ньютона.

Это было сильно. Действительно: подумаешь!.. Мне показали какой-то совершенно новый подход к решению проблемы. Нет готового решения? Создай его сам. Глядишь, и другим пригодится.

Очень кстати подвернулась информация о наборе на годичную стажировку в Польше. Правда, брать туда должны были только людей с дипломами, т.е. в основном аспирантов, но для меня и нескольких моих одногруппниц почему-то было сделано исключение. Так я попала после четвертого курса на год в Институт этнологии и культурной антропологии Варшавского Университета.

Откуда же вдруг выплыла эта этнология? Я вроде как на филологическом факультете училась… Конечно, но, как я написала выше, с началом  изучения второй специализации мои интересы несколько видоизменились. «Культурная антропология» звучала удивительной музыкой для моего настроенного в сторону межкультурной коммуникации нежного уха.

Таким образом, я оказалась в совершенно иной академической среде, и это, как позже выяснилось, было для меня чрезвычайно полезно. Я провела год за приятными интеллектуальными развлечениями: слушала лекции о странах Африки, Азии и Океании, изучала суахили (подруга обзывала меня Электроником) и методично поглощала все, что могла мне предложить университетская библиотека. Параллельно наблюдала за знакомыми и незнакомыми поляками, анализировала поведенческие паттерны, анкетировала, расспрашивала и просто набухала недостававшей мне ранее информацией. В общем, как мне объяснили в Институте этнологии, я «была в поле», проводила «полевые исследования», как Малиновский на островах Тробриан.

В результате впихнуть все это в один диплом оказалось не так-то просто. Рецензент побледнел, когда я вручила ему фолиант на сто с лишним страниц, не считая библиографии. А мне все было мало. В мою кровь уже попал наркотик исследовательской работы. Корпя над дипломом, сводя воедино разрозненные фрагменты информации, я получила огромное удовольствие. А вот чувство насыщения не пришло. Отвечая на давно поставленные вопросы, я задавала новые, которые также нетерпеливо ждали своих ответов. Так я стала аспиранткой родного уже Института Этнологии.

[Небольшое отступление для тех, кто также имеет опыт исследовательской деятельности в области гуманитарных наук. В каком-то смысле я попала как кур во щи. Воспитанница структуралистской школы, вооруженная методологическим арсеналом сравнительной лингвистики и когнитивистики, хорошо знакомая с логикой количественных исследований, приходит в среду приверженцев постмодернистских качественных методов… Это было нечто. Года полтора у меня ушло на то, чтобы просто понять, потом еще с год я безуспешно пыталась сделать выбор, ну а все оставшееся время придумывала, как объединить страуса и комод. Что самое интересное, в итоге у меня это более или менее получилось, и к диссертации никто не придрался. Если кто-то столкнулся с подобными проблемами после переезда в заграничный университет, отзовитесь в комментариях — интересно будет обсудить!]

В новом амплуа у меня началась очень, очень, очень интересная жизнь! Межкультурная коммуникация вокруг меня бурлила и зашкаливала: я жила в международном общежитии, сама была на позициях иностранки и все время что-то на эту тему читала. Вот в это время, наверное, и зародились в моем подсознании зачатки будущего блога, роль которого тогда исполняли «письма на родину». В процессе оказалось, что я выхожу замуж, и не просто так, а —  батюшки! — за поляка. Как раз в это время мой научный руководитель подкрутил гаечку и велел определиться наконец с конкретной исследуемой группой. Мне, конечно, было интересно все и про всех, однако он был прав. К тому же, мне очень нужна была проверенная информация о том, как там будет дальше, что меня ждет под одной крышей с поляком?.. Разумеется, я искала книги, и, разумеется, я ничего не нашла. Как тут было не вспомнить мудрый совет моей московской научной руководительницы! И я, была не была, подала заявку на министерский грант по теме «Межкультурные проблемы в польско-русских семьях и неформальных отношениях».

Я провела в размышлениях о природе русско-польских взаимонепониманий и проявлениях оных в общей кухне, спальне и гостиной без малого пять лет. Без малейшей тени сомнения могу заявить, что сейчас я знаю об этом почти все. Я разговаривала под диктофон с парами (русско-польскими и в других сочетаниях, для сравнения) в самых разнообразных конфигурациях: в браке, до брака, вместо брака, в разводе, в-браке-но-в-разных-странах, не-вместе-но-под-одной-крышей… Собрала материал о том, как развивалась русско-польская любовь на протяжении истории (приветствую вас, Марина Мнишек и Лжедмитрий, Великий Князь Константин Павлович и Иоанна Грудзинская, Мицкевич и Авдотья Бакунина…) и в альтернативной реальности кинематографа и беллетристики. Вгрызлась в светское и церковное законодательство. Изучила крики души на многочисленных форумах. Ну и практиковала сама, конечно же.

Чем больше я узнавала, тем больше было мое недоумение: как же так? Люди бросаются в любовь с человеком, ничего не зная о его стране, культуре, о его ассоциациях и реакциях, разговаривая с ним на третьем языке. Это нормально… для начала взаимно приятного знакомства. Но потом-то?.. Строить отношения — и не интересоваться национально-культурным фоном избранников? Не учить их языки? Отмахиваться от их религиозной принадлежности? Позволять им игнорировать наш язык, нашу культуру, нашу национальную специфику? Так пускать все на самотек?!

Некоторым моим респондентам мне хотелось просто кричать в уши: раскройте глаза!!! Один из вас страдает, как рыба, вынутая из реки, дайте же ему хоть немного воды! Пустите в ваш дом его язык, культуру, его атмосферу! Ну выучите вы этот несчастный русский/польский, ну попытайтесь хотя бы прочитать непереведенные любимые книги своего супруга! Увидьте же, как для него это важно!

Другим подмывало сказать: ну обменяйтесь же вашими школьными учебниками по истории, посмотрите, что ваш любимый человек знает с детства, примерьте это на себя! Перестаньте же наконец ссориться из-за ерунды!

Третьих хотелось взять за руку и привести в костел/церковь: посмотрите, тут тоже живет Бог!

Многое мне хотелось, но, конечно, я не позволяла себе выходить за рамки научного интервью. Однако я увидела потребность, серьезную потребность в, так сказать, «межкультурном ликбезе». Нет, конечно, кто ищет, тот всегда найдет. Есть и книги, и сайты, и блоги, и форумы… Но во всем этом надо еще и суметь сориентироваться, а для начала нужно вообще заинтересоваться вопросом. К тому же, как правило, русские и польские сайты и форумы, на которых можно почерпнуть полезную для жизни в смешанном браке информацию, посвящены культурным контрастам с какой-то конкретной страной. Но ведь есть же еще общие принципы, которые тоже очень важно понимать… Таким образом, я дозрела до идеи популяризации науки, но еще не дозрела до блога. На том этапе я двигала в массы науку, публикуясь в научных сборниках и журналах, выступая на конференциях и ведя дискуссии в кулуарах. Диссертацию мою даже наградили.

От общей популяризации было уже рукой подать до адресного «ликбеза». Так родилась мысль консультировать международные пары и семьи, которая быстро переоформилась в идею психотерапевтической поддержки всех тех, кто столкнулся с необходимостью думать в категориях межкультурного контакта. Чтобы быть подкованной со всех необходимых в этом нелегком деле сторон, я приняла очередное судьбоносное решение и пошла учиться дальше, чтобы получить третье образование. Высшая Школа Социальной Психологии — курс о психологическом консультировании. Институт психологии здоровья — «студиум» о психологической помощи супружеским парам. Наконец, четырехлетняя Профессиональная Школа Психотерапии в Варшаве — полный курс обучения профессии интегративного психотерапевта со всем необходимым: стажировки, супервизии… Передо мной начала открываться иная (уже третья) парадигма мышления. Понятийный аппарат психологии позволил мне взглянуть на проблемы межкультурной коммуникации с новой перспективы, открыл новые возможности помощи людям, запутавшимся в своих культурах, религиях и взаимоотношениях.

А между тем жизнь моя шла вперед не только по научной и профессиональной стезе. Я стала мамой и снова оказалась в ситуации человека, который хочет узнать. На этот раз мне нужны были сведения о том, как воспитать моих детей одновременно русскими и поляками, чтоб им было с этим комфортно, и как избежать смешения двух языков в одной маленькой головке. Ситуация теперь была иная: я в общем и целом владела темой и знала, где искать, но мне нужны были нюансы. И, как водится, оказалось, что проще самой провести исследование, чем перерывать горы текстов в поисках немногочисленных упоминаний о том, что меня интересует. Засучив рукава, я накидала основы очередного научного проекта, на этот раз о формировании национальной идентичности детей из польско-непольских семей, и провела пилотаж. Параллельно я обнаружила несколько качественных блогов о двуязычии. Авторы этих полноценных научно-популярных статей делали очень, на мой взгляд, важное дело — делились проверенной, упорядоченной и систематизированной информацией.

И вот в какой-то момент дозрела и я.

Заболев болезнью под названием «межкультурная коммуникация» в ранней юности, я так и не выздоровела до сих пор. В моем доме семь полок с книгами о странах, обычаях и языках и еще две, но очень длинные, с томами в строгих обложках. В них — разнообразные теории: как понимать, описывать, интерпретировать, различать и не сойти с ума от всего этого разноцветного великолепия культур на нашей планете. На моих глазах постоянно происходят встречи на границе миров. Эти истории веселые и грустные, полные драматизма и со счастливым концом — они разные, но все, без сомнения, поучительные. Для полноты картины добавим к ним многочисленные клинические учебники, исторические монографии и словари (от чешского до суахили) — и вуаля!

Постепенно я дошла до той точки, когда желание делиться информацией становится потребностью.

Надеюсь, это хоть кому-то поможет стать счастливее!

Спасибо за внимание.

Искренне Ваша,

Татьяна Войтас

На примере этой трагикомической автобиографической зарисовки прекрасно видно, как незнание определенных культурных моделей может сделать из человека дурака (и дуру).

Весна, Варшава, все цветет. Первый год моей аспирантуры — почти десять лет назад. Наконец-то тепло, куртки-свитера отправляются в шкаф, а оттуда выпархивают платья, юбочки и туфельки. Все как обычно. И вот бегу я, вся такая девочка, по мостовой Краковского предместья, куда-то сильно опаздывая. Внезапно передо мной вырастает парень и пытается что-то до меня донести. Тра-ля-ля туристы, тыр-пыр-быр экскурсия, бу-бу-бу твой телефон. У меня как у опытного гида-сопровождающего на сочетание понятий «туристы», «экскурсия» и «телефон» реакция автоматическая: я достаю телефон и начинаю договариваться о дате проведения мероприятия. Однако в этот раз автоматизм в силу спешки срабатывает как-то нестандартно: я, не замедляясь, то ли диктую свой электронный адрес, то ли зачем-то записываю его адрес и уношусь в закат. Воспоминание об этом дивном диалоге встречный ветер выдувает у меня из головы секунд за десять.

Подробностей я уже не помню, а жаль. То ли я через несколько дней получила письмо от незнакомца и, помедитировав на монитор, вспомнила наконец ситуацию: ах да, вроде о какой-то экскурсии шла речь… То ли эта встреча все-таки выплыла у меня из глубин подсознания, и я написала сама, чтобы выяснить, насчет какой экскурсии я умудрилась, не сбавляя скорости, договориться. Как бы то ни было, между нами завязывается электронная переписка в довлатовском духе. Действительно, слово «экскурсия» в письмах повторяется довольно часто. Однако отнюдь не в том смысле, что я должна ее кому-то провести, вовсе нет. Оказывается, туристов прогуливает по Варшаве и возит по свету мой корреспондент, о чем и сообщает мне с должной долей небрежности и хвастовства.

Вот полька на моем месте сразу бы все поняла: мальчик познакомиться хотел и непостижимо удачно попал с этой своей экскурсией. Посылаем этого мальчика сразу, если не заинтересовал, или форсируем встречу, если заинтересовал. А я вела себя как хорошо воспитанная русская девушка: из вежливости на эти странные письма отвечала (ну как же можно человека-то обижать…) и ждала, что будет: то ли оно само рано или поздно увянет, то ли я наконец-то прочитаю что-то интересное, и мы подружимся (!). А оно, понимаешь, ни туда, ни сюда. Все лето я периодически получала письма то из Китая, то из Варшавы, то еще откуда-то. Насыщенный, однако, у коллеги-гида выдался летний сезон. Переписка была какая-то искусственная, как будто перед парнем задачу поставили: раз в две недели писать мне по модели «что вижу, о том пою». Я удивлялась, но исправно отвечала. Вежливая же я до жути.

«Товарищ, из дальних странствий возвратясь, позвал меня в кафе»

К началу нового учебного года я уже даже как-то привыкла, что ли. И когда товарищ, из дальних странствий возвратясь, позвал меня в кафе, я встала да пошла. Ну а что? Вроде уже четыре месяца переписываемся, не сказать что часто, но относительно регулярно, чего б и не потрепаться наконец. Подчеркиваю, никаких — никаких! — романтических мыслей в моей голове в его адрес не было. Был профессиональный интерес — надо же поддерживать контакты в индустрии.

В кафе неожиданно оказалось, что он несколько лет назад закончил тот самый Институт этнологии, в котором я училась в аспирантуре. Ух ты! Мы провели прекрасные полтора часа, беседуя о довоенной Варшаве, современных туристах, этнологическом взгляде на мир и межкультурной коммуникации, обменялись профессиональными байками. Было легко, весело и приятно. Естесственным образом прозвучало предложение встретиться еще как-нибудь и сходить пофотографировать какие-то малозначимые, но страшно интересные варшавским гидам детальки фасадов. Честно признаться — я очень обрадовалась, как радуется каждый иностранец возможности подружиться с кем-то близким по духу и интересам. Никакого чувственного контекста наша встреча в кафешке в обеденное время не имела — во всяком случае, я его не заметила.

«Как насчет небольшого романчика?»

И вот, вся радостная от перспектив обретения нового приятеля, возвращаюсь я домой и получаю от этого новообретенного приятеля смс: «Как насчет небольшого романчика?» Нет, на русский язык сложно перевести всю прелесть той польской формулировки. Там было словосочетание, которое обычно используется, когда речь идет о разных мелких удовольствиях типа чашки чая, фильма или тортика. А то, что я перевела как «романчик», обозначает в польском языке не просто страстные отношения между мужчиной и женщиной, а левые страстные отношения между мужчиной и женщиной. Когда это либо на стороне, либо в сугубо развлекательных целях. Точно так же звучало бы предложение откушать мороженого. Отнюдь, сказала графиня.

Выяснение отношений было очень лаконичным и не вышло за рамки смс. На том мы и распрощались. Полька бы плюнула да забыла, а я, вежливая русская девушка, еще предприняла наивную попытку вырулить из «глупого недоразумения» обратно на плоскость приятельских отношений. Охолонув от жуткого разочарования, я написала коллеге в квадрате небольшое, но информативное письмецо, как этнолог этнологу, на тему межкультурного аспекта всей этой ситуации с приглашением к размышлениям. Ответа не воспоследовало…

«А схема такая»

Итак, шокировали меня две вещи. Во-первых, однозначная интерпретация моей сначала вежливости, а позже открытости к дружескому контакту как готовности немедленно нырнуть в лябофф. Во-вторых, форма, в которой поступило интересное предложение. Второе однозначно классифицируется хорошо воспитанными поляками как хамство, и тут медицина бессильна. А вот первое дает много пищи для размышлений о культурных различиях.

Можно было бы списать все на мою индивидуальную, как бы это сказать, одаренность. Однако я заметила, что по похожей схеме развиваются  (и очень часто быстро заканчиваются) знакомства молодых девушек из России с европейскими мужчинами в том случае, если девушка не «ищет мужика», а просто… живет себе. Подчеркиваю, речь идет о ситуации, когда девушка и думать не думает заводить роман: то ли потому что у нее один уже есть, то ли ей в данный момент и так хорошо. У меня перед глазами есть примеры подобных проколов с поляками, немцами, французами и голландцами, и у меня есть все основания полагать, что в пределах Западной Европы схема довольно универсальна.

А схема такая.

Симпатичная незнакомая или малознакомая девушка обращает на себя внимание парня. Интерес к ней вполне конкретный — уж не Канта обсуждать, а во всяком случае, не только это. Однако барышня с самого начала не ловит потенциально-эротический подтекст знакомства. Воспринимает все проявления интереса к ее персоне исключительно платонически и пытается строить крепкую межполовую дружбу. По образу и подобию товарищеских отношений между коллегами и друзьями, воспетыми в сотнях советских фильмов и тысячах советских книг. По модели отношений, без малейших проблем воспроизводимой миллионами русских, белорусских и украинских мужчин и женщин поколения «за тридцать» и старше.

Девушка принимает приглашения в кафе и на прогулки, не реагирует протестом на попытки парня оплатить ее часть счета, в особо запущенных случаях с энтузиазмом соглашается зайти в гости посмотреть футбол, попробовать национальное кушанье или там еще зачем. Для нее это приятельские встречи и никак не свидания. Но для мужчины ее действия — безоговорочное согласие принимать его знаки внимания. Специально собралась и вышла из дома, чтобы встретиться? Значит, ей очень-очень хочется его увидеть. Разрешила ему заплитить за ее заказ? Значит, переводит отношения в романтическую плоскость. К нему домой пришла?! Ну тут уже вообще все понятно…

И… В общем, когда наступает момент истины, всем становится очень неловко.

«Взаимное разочарование было неизбежным»

Почему так происходит? Ведь героями известных мне подобных историй были отнюдь не бессердечные соблазнители, а героинями — далеко не наивные дурочки. И тем не менее сценарий повторяется вновь и вновь. Подробнее я буду рассматривать элементы этой схемы в следующих постах, а то разрастется моя автобиографическая зарисовка в «Войну и мир». Пока что предлагаю взглянуть на всю ситуацию глазами моего знакомого.

Недаром я начала свой рассказ с описания весеннего настроения и гардероба. Молодой человек остановил бегущую по своим делам девушку в джинсовой юбке выше колена и блузке с кокетливым вырезом. Девушка его не проигнорировала, еще и контактной информацией обменялась на бегу. Да он же ей понравился с первого взгляда! Девушка несколько месяцев исправно поддерживала переписку. Ой, не просто так. Девушка приняла первое же приглашение выпить вместе кофе. Безусловно, это «нулевое» свидание, разведка боем (про подводные камни походов в кафе с иностранцами скоро будет отдельный пост). Девушка хихикала над  его рассказами, с интересом слушала и вообще живенько участвовала в беседе. Он же произвел неизгладимое впечатление! Потом еще и согласилась встретиться с фотоаппаратами наперевес — ну все, готова. Можно переходить к водным процедурам.

Наше несовпадение в целях общения было непреодолимым с самого начала. С соотечественниками мы оба, думаю, разобрались бы довольно быстро. А тут каждый воспринимал другого через собственные культурные модели, и процесс растянулся на несколько месяцев. Взаимное разочарование было неизбежным.

И глядя на своих русскоязычных знакомых, я понимаю, что я-то совсем легко отделалась…